Пришлось бабушке идти работать, старшие дети могли прокормить себя, четверо младших остались на ней. Мама Лиды попала в детский дом. Не совсем, чтобы в полном понимании детский дом для неё. Ей позволялось ночевать дома, к завтраку шла туда и только после ужина возвращалась домой.
Лида по молодости удивлялась, откуда у матери, выросшей в крестьянской среде, манеры, как после окончания института благородных девиц. Наставляла дочь, как чуть подросла – нельзя выходить к столу неприбранной: в мятом халате, тем более – ночной рубашке, непричёсанной. И вообще, одна ты в квартире или никто тебя не видит, нельзя ходить неопрятной. И без дела не подобает сидеть девушке. Смотришь телевизор, возьми вязание или вышивай. Сама прекрасно вышивала. Её вышивки Лида ревностно хранит. Любила музицировать. И не на балалайке или гармошке – на пианино. В детдоме освоила. Позже несколько лет ходила в музыкальную школу для взрослых. Когда-то были такие. Играла «Полонез Огинского», сонаты Бетховена, исполняла романсы. Голосок имела скромный, но пела. Оказывается, воспитатели детского сада были выпускницами этого самого института благородных девиц. Выслали на спецпоселение из Ленинграда. В первые годы отправляли в Шенчугу только раскулаченных, позже стала местом высылки других неблагонадёжных.
Из трёх братьев лишь один Степан Евдокимович вернулся в Луганскую область. Прежние соседи доложили ему: те, кто раскулачивал их семью и других крепких крестьян, долго болтались на ветру, как пришли немцы. Повесили их оккупанты. Вовсе не за то, что проводили коллективизацию, казнили, что рьяно служили советской власти. Кто-то принял смерть достойно, а кто-то валялся в ногах у палачей, прося пощады, обещая верность новым хозяевам.
От Шенчуги, в которой родилась Лидина мама, ничего не осталось. Ни домика, ни сарайчика. Лида ездила туда. Стоит мемориальный камень с надписью гласящей, что на этом месте находился самый большой в Коношском районе посёлок спецпоселенцев. Кое-что осталось от кладбища. Где могила деда Василия и прадеда Евдокима, конечно, не найти.
***
В церковь Лида начала ходить в институте. Ходить – громко сказано. Заходить. Вдруг почувствовала тягу к храму. Спроси, что влекло туда – не объяснит. Идёт мимо, и так захочется войти в ворота, подняться на высокое крыльцо. Как магнитом тянуло. Почему? Конечно, успела нацеплять немало грехов молодости, да только наряд ли это подталкивало переступить порог храма. Пусть томилась душа неправедными поступками, да не знала ни о таинстве исповеди, ни о таинстве причастия. Ничего не знала. Тогда откуда, спрашивается, мысль – тебе надо в церковь? От бабушки она. Молилась праведница в небесных обителях за внучку. Просила Бога вразумить, поставить на путь истинный последнюю её воспитанницу. Много