В третий выход в поле он решил, что мы охотимся на коров.
Тот день запомнился нам надолго. Матт бросался в погоню за коровой с исступленным неистовством. За несколько часов он превратился в одержимую собаку. Это был ужасный день, однако для папы он имел свои положительные стороны. Когда вечером мы вернулись домой – очень усталые, очень пыльные и без птиц, – он имел повод злорадно доложить маме, что ее «охотничья собака» попыталась найти и принести сорок три телки, двух быков, семьдесят два молодых бычка и старого вола, принадлежавшего семье духоборов.
Моему папе, должно быть, казалось, что теперь-то его давнее суждение о Матте полностью подтвердилось. Но папу должно было бы насторожить то спокойствие, с которым мама восприняла его отчет о событиях дня.
Скачок моей мамы с зыбкой болотистой почвы на твердую землю был настолько впечатляющим, что у меня захватило дыхание, а папа, ошеломленный, не нашелся что ответить.
Мама улыбнулась ему снисходительно.
– Бедный, славный Матт, – сказала она. – Он знает ужасную цену говядины в наши дни.
Глава 5
Матт – загонщик диких уток
Я думал, что после неудач той первой недели охоты Матта не будут брать с собой. Это казалось логичным, хотя логика была редким гостем в нашем доме. Именно поэтому меня очень удивило, когда однажды утром я обнаружил, что участники нашей семейной битвы полов поменялись ролями. За завтраком мама стала развивать новую мысль насчет того, что Матт слишком умен, чтобы тратить время на беганье за птицей, а папа тут же возразил самым неожиданным для меня образом, что, мол, он любую собаку обучит чему угодно; Матт может стать и (черт возьми!) станет «лучшей собакой для охоты на птицу на всем Западе». Я подумал, что даже для папы это слишком опрометчивое высказывание, но он твердо стоял на своем мнении, и поэтому весь остаток сезона Матт сопровождал нас в каждом выезде на охоту, и они с папой вели незатихающую борьбу принципов, которая временами приобретала гигантский размах.
Трудность заключалась в том, что, один раз изведав радости погони за скотиной, Матт решительно предпочитал коров птицам. Задача отучить его от преследования парнокопытных и заинтересовать пернатыми казалась безнадежной. Однако папа добивался своего с таким упорством, что к концу сезона стали заметны некоторые слабые проблески успеха. В тех редких случаях, когда Матт позволял нам подстрелить дичь, мы совали птицу ему в пасть или вешали на шею, как альбатроса[16], чтобы он отнес ее к автомобилю. Это занятие его глубоко возмущало, так как от перьев равнинной пернатой дичи он начинал чихать, а неприятный вкус жира на утиных перьях, очевидно, вызывал у него легкую тошноту. В конце концов его все-таки удалось уговорить подобрать венгерскую куропатку по собственной воле, но он сделал это только потому, что папа твердо дал ему понять, что если он не порадует нас, то коров ему в тот день больше не гонять. Наконец как-то в начале октября он наткнулся на