– Тише, Лолли, – машинально заметила Аликс, – mind your manners[5].
Котенок поворачивал голову, как сова, и в беззвучной жалобе открывал маленький темно-красный рот. Его глаза превратились в узкие щелки.
– Боже мой, Лолли, – прошептала мать. – Здесь бумаги! Полная родословная… И какая… Это абиссинская кошка. Кошечка. Oh, kitty, aren’t you a real beauty![6]
И Александр Мергень с содроганием вспомнил, что на лекциях в ИЖЛТ – Институте журналистики и литературного творчества – не однажды позволял он себе отступать от истории западноевропейской живописи, расписывая прелести интеллектуального труда и особенно журнализма и упоминая зачем-то (зачем? зачем??) о любви своей жены – свободной журналистки – к самым свободным сожителям человека, кошкам. «Подобное к подобному», – провозглашал он формулу средневекового заговора. Зачем? А студентки завороженно внимали.
Так был принят семьей второй дар Алисы Деготь.
Бойтесь данайцев, дары приносящих… Нет, не поблекла в веках ветхозаветная мудрость.
Тою же ночью хозяин дома проснулся в глубокой тьме супружеской опочивальни от странного звука. Еле слышно шуршал под потолком кондиционер. Это было привычно. Но вот незнакомый звук повторился. Из-под двери виднелся свет: верно, Ло не спала. По лаковому паркету коридора, выбивая мелкую дробь, глухо топотали крохотные лапы. Но был и еще какой-то звук, более отдаленный. Он медленно поднялся, стараясь не потревожить неподвижную Аликс, и, накинув халат, приоткрыл дверь.
Египетская кошка носилась по коридору боком, то высоко задирая хвост, то хлеща им себя по бокам, как разъяренная львица. Появление пары босых человеческих ног вдохновило ее на новую пробежку и прыжок на добычу. Стреноженный кольцом кошачьих лап, он постепенно продвигался к двери ванной. Из-под нее тоже виднелся свет и доносился тот самый звук. Это были всхлипывания.
Слишком безутешные, чтобы продолжаться в одиночестве. Ло отперла быстро, но не появилась. Отбившись от цепких лап подарка, он вошел сам.
Дочь плакала, сидя на краю ванной, опустив голову. Он сел рядом и попытался обнять ее за плечи. Он почувствовал, как она напряглась, быстро сунула что-то в карман – и прянула в сторону. Всхлипывания возобновились.
Он бормотал дежурные утешения – как часто приходилось ее утешать, эту беззащитную девочку! Превращение в женщину давалось ей с не меньшим трудом, чем метаморфоз гусеницы в бабочку. Чем старше она становилась, тем больше плакала. И тем горше. Казалось, рыдания необходимы ей, чтобы в содроганиях и муках обрести новую форму – женскую. Взрослую. Окончательную. Но до этого, видно, еще далеко.
Наконец ему удалось придвинуться вплотную. Она уже не сопротивлялась. И тут бедром, сквозь толстые махровые халаты – свой и ее – он ощутил что-то твердое у нее в кармане. Ловко просунул руку – и извлек мобильник. Свой мобильник. Старый. Дешевый. Привычный. Любимый.
– Лола? –