– А что, приятель, – обернулся к следовавшему за ним Тару Эша, – кто-то еще пользуется этим перевалом, кроме мейкков? Ведь их деревня стоит у заставы?
– Ты, похоже, знаешь об этом перевале больше меня, – заметил Тару. – Я всего лишь слышал, что удобнее пути из Холодных песков в Гиблые земли нет, по сути, перевал этот – ущелье поперек всего Северного Рога. Трещина. След ножа на бараньей печенке. Это все, что я знаю. Ну и то, что перевал под тати уже две или три Пагубы. А кто им владеет – мейкки, палхи, кусатара или лами, – мне неведомо. До сего дня меня они не беспокоили, и то ладно. Во всяком случае, до моей башни мейкки не доходили, если не считать, как выяснилось, набегов нашего любопытного спутника. А я сам сюда не совался, делать мне больше нечего.
– Как раз теперь нечего, как видно, – хмыкнул Эша и подмигнул из-под косматых седых бровей оглянувшейся Арме. – Тут все просто. Палхи в горах не живут, их деревни в лесах и на равнине. Они и штольни там устраивают. А лами и кусатара все южнее. Их здесь и вовсе нет. Вот и остаются мейкки. Я знаю, что не все их считают разумными…
– Ты громче говори, – пробубнил пыхтящий позади Шувай. – Что ты там про мейкков?
– Говорю, что живут они, как и прочие тати, в домах, точнее, в больших шатрах, и носят одежду, – повысил голос Эша.
– Не все, – не согласился Шувай. – Кто-то и носит, но если волос на теле густой, то летом можно и не носить. Да и шатер зачем нужен? В снегу лучше. Лег, нагреб на себя и спи. Снег в горах чистый. Его можно есть, пить, на нем можно спать, сидеть, даже подтираться им можно. Главное, не в одном месте это всё делать.
– Ты его не слушай, Эша, – обернулся Кай. – Поверь мне, Шувай только прикидывается дурачком, и если он не все слова хорошо выговаривает, это не значит, что он не сможет над тобой посмеяться.
– Да я и не слушаю, – буркнул Эша под довольное уханье великана. – Долго еще до заставы-то?
– Да уж почти пришли, – ответил Кай. – Видишь белую скалу впереди?
«Почти пришли» обернулись еще почти часом пути. Странным образом тропа вдруг выбралась на каменистый гребень, по обе стороны которого если и не зияли ущелья, то уж, во всяком случае, щетинились из-подо льда острыми камнями крутые склоны. За ними по-прежнему вздымались к небу громады снежных пиков. Гребень тянулся с лигу, потом пошел вниз, и тропа пошла вниз к той самой белой скале, которая на фоне гигантов Северного Рога могла бы прозываться песчинкой, но чем ближе подбирался к ней отряд, тем менее справедливым казалось это сравнение. Вместе с бурой соседкой скала вновь загоняла тропу в теснину, не сойдясь с подругой на какую-то пару десятков шагов. Проход было перегорожен мощным частоколом, собранным из толстых стволов зрелых сосен, судя по которым никто из мейкков не спускался на восточную сторону Северного Рога десятилетиями. Солнце уже клонилось к горизонту и било путникам в глаза, так что брошенный над частоколом ствол столетнего дуба словно служил ему нашестом. Тропа вильнула чуть правее, скала прикрыла