Сердце грустного шута. Ксения Баженова

гроза длилась долго. Лиза не находила себе места. То пыталась протирать пыль, то переставлять чашечки в буфете, однако думать могла только об ожерелье. Прочитанное повергло ее в полнейшее смятение – она чувствовала, что найденное ею тетино украшение и таинственное украшение Владимирской – одна и та же вещь. У нее не было доказательств, кроме того, что описал доктор в своей тетрадке. Но ведь что с того, что камень и работа ювелира похожи, – мало ли сходных безделушек найдется в мире? Однако она знала, что к ее ожерелью это утверждение не относится. Записки, судя по содержанию, принадлежат доктору. Она так их и назвала для себя. А за стеной, за таинственной дверью, по словам сестер Пунц, тоже до пожара жил доктор. Записи, которые она успела изучить, не раскрывали его имени, поскольку шли от первого лица. А что, если это один и тот же человек?! Тогда он привез это ожерелье прямо оттуда, и из далекого прошлого оно каким-то образом попало к тете, а ей жизнь подкинула эти записки, и развод, и приезд сюда. Она должна что-то понять! Боже, боже… Одинокая старинная чашка от неосторожного движения тряпкой – Лиза даже не смотрела, что протирает, – упала с полки и разлетелась на кусочки, чем окончательно завершила пребывание гарднеровского сервиза в тетином буфете. Лиза вздрогнула и потрясла головой. Несмотря на то что она поклялась себе не брать в Серебрянку никакого алкоголя, не удержалась и еще в городе купила пару бутылок хорошего красного вина, которые оставила в багажнике:

      – Выпью один бокал.

      Выбрала в буфете тонкий бокал на высокой ножке, отнесла все в комнату тети, села перед трюмо, достала и надела золотые цепи.

      – Ожерелье не могло попасть ко мне просто так. Такие вещи к кому попало не приходят. – Лицо покраснело, и сердце забилось чаще от этих мыслей. Лиза зажгла свечи и наполнила бокал. Пила и смотрела на себя в зеркало и то гладила ожерелье, то крепко сжимала его в пальцах. – Все складывается, мне несказанно везет… Я не больная, как думает этот псевдопсихиатр за старинным письменным столом с дубовыми изогнутыми ножками. Хороший, кстати, стол, только не для него. Он нужен поэту или писателю, он так и жаждет попасть хотя бы к сценаристу. А ему он не даст ничего. И я не шизофреничка, как решил этот человек, который ничего так и не понял про меня. «Зачем же ты к нему ходила? – спросила она сама себя. – Ну, вроде как мне тяжело было принять себя такой, какая я есть. Со своими снами и собственной реальностью, в которой я все время пыталась искать нереальную себя. И вообще, я собиралась разводиться, и у меня должен был быть стресс. Наверное, со стороны все это выглядит довольно забавно. Когда я сама с собой говорю про себя целый час, это помогает понять лучше кое-какие вещи. Ха-ха! – Лиза быстро хмелела. Она не ела ничего целый день, и жаркое, принесенное заботливыми сестрами, осталось нетронутым. – Но он точно не понимал ничего, не понимал даже тогда, когда я не несла полную чушь. А у него, кроме дипломов по стенам, ничего внутри нет. А мне и учиться не нужно было, чтобы заглянуть внутрь других людей. И я смогу заглянуть туда, в прошлое. И все узнать про тебя, – она сказала это синему камню. – И про себя, – повторила она своему отражению в