Карнавал. Сергей Герасимов

десятитысячекратно увеличенной земляной жабы (может быть, реминисценция из детского Конандойля). Преломляя зеленый свет лампы, сосулька превращала его в светло-сиреневый, бархатный и нежный цвет только что распустившегося микроскопического цветка сирени – в цвет самой потаенной глубины этого цветка. Она никогда не смогла бы выразить это словами. Были и множества других, видимых ей, призраков, которые всегда медленно умирали, пронзенные неосторожным словом, – например? Например – вечер с последним приступом мороза, когда воздух стал стеклянным и вморозил в себя неподвижность окружающей темноты и бликов; она шла, оставаясь неподвижной (любое движение обжигало холодом) и казалось, что то же самое чувствуют деревья вдоль аллеи – от этого деревья становились несчастными и дружественными ей существами; потом провыли две пожарные машины, прожигая предельную фиолетовость еще более фиолетовыми вспышками; тогда деревья вдруг ожили и упали на снег примерзающими тенями; тени сдвигались рывками и снова примерзали, а цвет их был уже ультрафиолетовым; потом мигалки пронеслись вперед и из огней осталась единственная звезда, вплетенная в ветви (низкие и грязные пятна окон не в счет). Увидев звезду, Одноклеточная остановилась и выдохнула пар, и звезда в облаке пара вырастила сначала четыре, потом шесть, потом снова четыре луча. И все это было невыразимо.

      Она начала писать.

      «Сегодня случилось два случая. Но про второй я писать не буду. Первый.»

      Первый.

      В переулок въехали две машины, синхронно повернули и стали рядом. Так же синхронно раскрылись дверцы и из каждой машины вышли трое. Все шестеро были одинаковы в смысле спортивных костюмов, спортивных фигур и выражения спин (спина всегда выражает честнее, чем лицо). Один из шести обернулся. Его лицо совсем не изменилось за восемь лет, хотя фигура подросла в сторону одного общего и наверняка кем-то одобренного образца. Всех шестерых будто отливали в одной форме. А машины были очень дорогими, это Одноклеточная заметила. Итак, сегодня утром она встретила своего школьного знакомого, одного из самых ревностных своих мучителей. Но даже мучительство не могло задержать этого человека в ее памяти – это был один из тех серых людей, о которых забываешь через секунду после того, как с ними расстался. В своей жизни Одноклеточная порой встречала уникальных людей; мучитель – уникальный в своем роде, это уникальная посредственность, уникальное ничто. Как всякое ничто, Мучитель имел уникально раздутое самомнение (реакция компенсации), очень примитивное самомнение. В наше время беспросветная тупость и безликость – это преимущества: во-первых, они позволяют заработать деньги, и быстро; во-вторых, они позволяют смотреть на всех свысока; в-третьих, в эпоху почти всей тупости реакции тупого человека наиболее быстры и адекватны – такой заклевывает тебя, как индюк павлина. (В скобках, о тупости. Вчера в метро к ней обратился пьяненький: «Девушка – вежливо! – как по-вашему, отчего мы живем хуже всех? Виноваты они? (палец вверх) или народ?»