В этом споре, как и в подавляющем большинстве подобных споров, никакая истина не родилась. И это было закономерно, поскольку спорили они на сугубо обывательском, кухонном уровне. Ирине не хватало информации, а Глеб намеренно умалчивал о том, что знал. Его вполне устраивал такой уровень обмена мнениями: это позволяло Ирине выговориться, а ему – отдохнуть от собственных мрачных размышлений на данную тему.
Впрочем, старался он напрасно. Интернет буквально кишел информацией, о которой умалчивали так или иначе контролируемые государством источники. Блогеры обвиняли ФСБ в отсутствии фантазии, наперебой выдвигая собственные версии – то откровенно глупые, то уже отвергнутые следствием на этапе первоначального обсуждения, а порой вполне жизнеспособные и по этой причине давно находящиеся в активной разработке у ведомства, которое они так упоенно критиковали. «Сарафанное радио» не отставало от глобальной сети, так что информации Ирине хватало и без мужа. Буквально каждый вечер, проведенный им дома, омрачался обсуждением этой невеселой темы; говорила, в основном, Ирина, Глеб старательно отмалчивался, а в ответ на вопрос, которым заканчивался каждый такой разговор: «А что об этом думают у вас?», – лишь красноречиво пожимал плечами. Ирину такой ответ, естественно, не устраивал, а он и вправду толком не знал, что именно обо всем этом думают «у них», поскольку был по горло занят другими делами, весьма далекими от взрывов в метро.
Тем не менее, он чувствовал, что чаша сия его не минует. Премьер-министр в свойственной ему интеллигентной манере пообещал выковырять организаторов взрывов со дна канализации; Глеб, услышав это заявление, лишь тихонько вздохнул: лезть в канализацию, да еще на самое дно, ему не хотелось, но это была его работа, и он не уставал мысленно благодарить Федора Филипповича за дарованную ему отсрочку.
Но все когда-нибудь кончается, в том числе и любые отсрочки. В конце прохладного, дождливого мая все-таки настал момент, когда его превосходительство, деликатно предоставив своему агенту три дня отдыха после успешно завершенной операции, назначил ему встречу на конспиративной квартире.
В условленный час генерал переступил порог мансарды старого дома в одном из арбатских переулков и немедленно скривился, как от неимоверной кислятины, оглушенный извергаемой мощными динамиками музыкой. Глеб догадывался, зачем его вызвали; настроение у него в связи с этим было не ахти, и для поднятия боевого духа он слушал «Полет валькирии» Вагнера. Увидев появившуюся на лице Федора Филипповича недовольную гримасу, он убавил громкость стереосистемы. Изгиб генеральских губ стал чуточку более пологим, а мученический излом бровей – не таким крутым, как мгновение назад. Глеб сделал музыку еще тише, и в лице