Семёна сия троица брала не всегда и не везде, так как ему самому военные игры не нравились. Он рос неповоротливым увальнем, мечтательным, добродушным, больше всего желал научиться играть на скрипке лучше всех. Как-то летом взяли его с собой в игру, из одного «штаба» отправили с донесением в другой, потом сами пошли туда, но Сени не обнаружили. Значит, связной не дошёл. В плен, что ль, к кому попал? Отправились на поиски и обнаружили мальчишку возле поваленной ветром сосны. Ствол её расщепился и обломался неровно: острые щепы, лучины разной длины и толщины торчали из высокого пня. Сеня проводил пальцем по ним и дёргал за самые высокие и тонкие лучины и резко отпускал, а они отзывались разными голосами: «Тре-ень!» «Ди-и-инь». И слушал, как заворожённый. Когда Николай грозно окликнул его, обернулся со счастливым видом: «Кало! Послушай, как эта сосна звенит! Из неё бы, пожалуй, надо скрипок наделать! Как жаль, что я не умею!» Семён, найдя поющее дерево, был так очарован, что обо всём позабыл и не сразу понял, за что его старший брат отругать хочет. Ну как такого в военные игры брать, если он с ролью связного не смог справиться!
Антон был старше Тани на семь лет, стеснялся ребячиться вместе с малышнёй. Хотя с Николаем и Сергеем он всё ж успел поиграть. Когда его просили помочь со строительством редута, равелина иль какого другого укрепления, он не отказывался: сначала у деда выспрашивал, как всё должно выглядеть, чертежи составлял, потом руководил младшими. Иногда и сам увлекался так, что втягивался в игру. Бывало, взрослые пошлют его за малышнёй, а он, видя, что «бой» в самом разгаре, изображал из себя парламентёра, просившего о мире, или адъютанта главнокомандующего, который передавал приказ о передислокации. А когда Антону пошёл двенадцатый год, его отправили в Петербург, в кадетский корпус. И старший брат исчез из жизни Тани надолго.
Глава 7
В лапинском доме на верхнем его этаже жила, скрытая от всех, младшая сестра Глафиры Ивановны, Софья. Её жених умер накануне свадьбы, и девушка с горя заговариваться стала. С ней бывало всяко: случались и помрачнения рассудка, бывали и светлые дни, но с обществом видеться она более не хотела. Родные спрятали её от людей. Всем было объявлено, что девица в монастырь увезена, и только самые близкие да немногие верные слуги знали, что монастырём для неё стал дом старшей сестры. Случалось с Софьей иногда, что она, как бы в беспамятство впав, пророчествовать начинала: говорила, как в воду глядела. Раз, когда ещё молодая Прасковья Евдокимовна была у неё и, наверное, слишком жалостливо смотрела на затворницу, сказала:
– Ты, Прасковья, над моей-то судьбой не плачь. Береги слёзы, тебе они самой понадобятся. Проживёшь долго да только и будешь знать, что хоронить одного за другим.
Когда пропала Анастасия, Павел Анисимович приказал крестьянам реку и лес прочёсывать, а Прасковья кинулась к Лапиным, к Софье. Та, уйдя в себя, посидев с закрытыми глазами,