– Мы на ночь все двери заперли, – грустно сообщила Элли, пристраиваясь за стол напротив него. – Даже на балконе на втором этаже! Там все рассохлось и заело, мы ведь никогда не запираем, только осенью.
– Я же сказал, нужно во всем разобраться, и все станет на свои места.
– Ничего не станет.
– Элли, я знаю.
– И я знаю! Здесь никогда никто никого не убивал и не насиловал, Алеша!
– Никто никого и сейчас не насиловал, – буркнул Плетнев. – Я в этом уверен. Пей кофе. Как называется эта штука?
– Никак. Просто горячая лепешка с сыром.
– Умереть можно.
– Вот и хорошо.
– Мне нужно поговорить с Любой, – заявил Плетнев, доев лепешку. На всякий случай он посмотрел, есть ли еще, и оказалось, что есть.
– Она рано утром уехала в Тверь, к Федору.
– Елки-палки.
– Вечером должна вернуться. Так Валя сказала, потому что Игорек остался у них.
– Значит, вечером и поговорим.
Элли сбоку посмотрела на него и спросила, решившись:
– Алеш, ты на самом деле думаешь, что это ошибка? В отношении Федора? – Она говорила очень правильно, недаром дедушка Лордкипанидзе придумал особый метод сопоставления согласных! – Я мало его знаю, но мне тоже кажется, что вряд ли он мог совершить такую… мерзость.
– В Америке, – сообщил Алексей Александрович с набитым ртом, – ему сделали операцию на сердце. Я точно не знаю какую, но, должно быть, серьезную, если он год лежал в госпиталях и после этого ушел из спорта.
– Из какого спорта?.. В какой Америке?!
– В той, которая «Земля за океаном». Читала такую книжку?
– Ну, конечно, читала! Только при чем тут книжка?! – Она опять уставилась на него своими глазищами, и Плетнев попросил слезно:
– Слушай, не смотри на меня, а? Я подавлюсь.
Она еще посмотрела, а потом опустила глаза.
– После операции на сердце он почти не пьет, ему нельзя, – продолжал Плетнев, волнуясь даже больше от того, что она опустила глаза. – То есть ни о каком изнасиловании в пьяном угаре речи идти не может. Тогда о чем речь? О том, что абсолютно трезвый Федор, заметь, проживший полжизни в Штатах, силой взял какую-то женщину? В Штатах сажают не то что за изнасилование, а за неловкую попытку пригласить на свидание! Особенно тех, кто на виду, – спортсменов, актеров, политиков тоже! А он был на виду, если я все правильно понимаю.
– Наш Федор? – недоверчиво переспросила Элли. – Наш Федор Еременко?
– Ваш, ваш.
Он вздохнул и взялся за вторую лепешку с сыром.
С улицы раздалось короткое радостное блеяние, Плетнев с Элли посмотрели друг на друга, а потом кинулись на террасу.
Из куста торчала довольная и счастливая козья морда с букетом во рту. Морда как будто ухмылялась и подмигивала.
– Пошла вон!
– Боже мой! Я, наверное, калитку не закрыла! Уходи, уходи отсюда!..
Плетнев босиком скатился с крыльца. Коза покосилась на него и опять сунулась в куст. Хрустнули ветки, и мокрые гроздья цветов закачались.
Алексей