Глава VII
Скоро пришла Елена, и они, предварительно позвонив таксисту Антону, спустились к центральному входу и стали его ждать. Она была в хорошем настроении. Много рассказывала о том, как с отцом и матерью посещали различные московские и ленинградские музеи, о впечатлениях, вынесенных ею от просмотра картин великих русских и зарубежных художников. Потом неожиданно загрустила, вспомнив о том, как мать отчего-то сравнила ее с девочкой на шаре.
– Но почему? – удивился Эди, представив на миг картину испанского художника и скульптора Пабло Пикассо.
– Вы знаете эту картину? – устремила на него острый взгляд Елена.
– Видел и любовался, – ответил Эди и тут же, заметив неудовлетворенность своей спутницы таким ответом, продолжил: – Две фигуры – хрупкая, балансирующая на шаре девочка и массивная, неподвижно сидящая на кубическом основании фигура атлета. И все это на пепельно-розово-голубом фоне.
– Не ожидала, – улыбнулась она.
– Но вы не ответили на мой вопрос.
– Мама, в отличие от отца, воспринявшего эту картину буквально по аннотациям различных оценщиков творчества Пикассо французского этапа его жизни, как гармонию силы и изящества, увидела в ней прежде всего риск для этого маленького существа, балансирующего на шаре, а потом и свободу, и романтику полета.
– Ваша мама была умницей. Действительно эта маленькая девочка предоставлена сама себе и зависит от умения держаться на неустойчивом шаре, а атлет будто и не замечает или не хочет замечать, какой опасности та подвергается. Но все-таки, почему вас сравнили с нею?
– Тогда я только посмеялась, но после того, как мамы не стало, все чаще вспоминаю эти ее слова и начинаю понимать их смысл. Она словно чувствовала, что мне предстоит многое пережить.
– Леночка, давайте не будем о грустном. Посмотрите вокруг, жизнь продолжается. Лучше расскажите о музее, – предложил Эди, чтобы отвлечь ее от нахлынувших воспоминаний.
– О Пушкинке? – оживилась она, взяв его за руку.
– Да, о нем, – улыбнулся Эди.
– Тогда слушайте, расскажу вам, что сама запомнила. Так вот, в конце прошлого века с инициативой создания музея искусств выступил профессор московского университета Цветаев…
– Не отец ли Марины Цветаевой? – прервал ее Эди.
– Да, именно он.
– Извините, отвлек.
– Ничего, мне было приятно узнать, что вы знаете о Цветаевой, – сказала она, а затем, после нескольких секунд продолжила: – Так вот, Иван Владимирович позже стал и первым директором музея изящных искусств имени Александра III, открытого, если не ошибаюсь, в мае 1912 года. И только в тридцать седьмом году