Позднее, на следствии, жена Николаева и сестра Екатерина показали, что он был очень подавлен увольнением с работы и тревожился за материальное положение семьи. На допросе 11 декабря Мильда Драуле утверждала: «Николаев обвинял ЦК ВКП(б) в том, что он ведет милитаристскую политику, тратя огромные средства на оборону страны, на строительство военных заводов и поднимает для этого искусственный шум о готовящемся на СССР нападении. Эта шумиха, по его словам, рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание трудящихся от трудностей, вызываемых неверной политикой ЦК… Особенно острый характер его настроение и озлобление против партийного аппарата приняли после исключения из партии».
15 октября 1934 года Николаева задержали на улице Красных Зорь, недалеко от дома, где жил Киров. В ближайшем отделении милиции его обыскали, обнаружив револьвер, на который Николаев имел законное разрешение, выданное еще в 1924-м и перерегистрированное в 1930 году (оружием он разжился еще в грозном 1918 году). Тогда, до убийства Кирова, всем членам партии официально дозволялось иметь оружие, и разрешение на право его ношения выдавалось автоматически (со времен Гражданской войны считалось, что коммунистам приходится постоянно обороняться от бесчисленного количества врагов – чуть ли не от всего несознательного населения страны). На этот раз после разъяснительной беседы Николаева отпустили.
Подобных просителей, пытавшихся пробиться к Кирову со своими просьбами и жалобами, милиция во множестве задерживала и на Красных Зорях, и у Смольного. Неизвестно, собирался ли тогда Николаев стрелять в ленинградского секретаря или просто хотел пожаловаться на допущенную по отношению к нему несправедливость. Во всяком случае, 21 ноября он написал Кирову