– Но, мама! – вскричала Энн.
– Ты немного раздаешься в талии, Энн. Один вечер без хлебного пудинга пойдет тебе на пользу. Ты должна быть сознательной, следить за своим телом. Фигура, подобная твоей, способна произвести на мужчину сильное впечатление. Поэтому тебе так важно сохранить ее, необходимо тщательно об этом заботиться. – Продолжая читать нотации, мать спешно удалилась из комнаты вместе с Энн, громко протестовавшей по поводу потери своего обожаемого пудинга.
– Так что в письме, Анаис? – снова спросила Ребекка.
– Он хочет встретиться со мной! – взволнованно ответила Анаис и, мигом забыв о придирках вечно недовольной матери, показала подруге валентинку, написанную Линдсеем.
Ребекка прочла послание и подняла на Анаис свои янтарного оттенка глаза, горевшие странным светом.
– Как мило.
– А что ты наденешь сегодня вечером? – поинтересовалась Анаис, метнув беспокойный взгляд в сторону мешка с костюмом подруги, лежавшего у двери. – Как я узнаю тебя в толпе?
– Не бойся, ты обязательно меня найдешь, – простонала Ребекка, потянувшись к муслиновому мешку, который бросила на пол, как только пришла. – Миссис Баттон сообщила дяде, что у нее есть для меня прекрасный костюм. И разумеется, мой дядя, насколько тебе известно, потакает всем без исключения желаниям миссис Баттон.
Ребекка вытащила из мешка старое коричневое одеяние и протянула подруге.
– Монахиня? – поперхнулась Анаис и рассмеялась, представив Ребекку в этом бесформенном коричневом мешке.
– Хм… Уверена, этот костюм не вдохновит лорда Броутона на то, чтобы осмелиться войти в царство порока.
– Ты не знаешь этого наверняка, – поддразнила Анаис. – Ночь может преподнести сюрпризы.
– Как же ты права, Анаис! – тихо отозвалась Ребекка, забирая свой мешок, лежавший на кровати. Она запихнула внутрь коричневую тунику и ослепительно улыбнулась. – Нужно использовать те шансы, что посылает нам судьба.
Опустившись на красный бархатный диванчик, Линдсей закинул широко разведенные руки на спинку. Потом обвел взглядом маленькую комнату, ставшую его спасением от всей этой театральщины, господствовавшей в танцевальном зале этажом ниже.
Воздух в гостиной был спертым от вьющегося дыма, тяжелым от запаха разлитого кларета и турецкого табака. Вокруг в беспорядке валялись многочисленные подушки, курились благовония, жаровни горели, испуская удушливый, почти чувственный аромат, слишком хорошо знакомый Линдсею. Пьянящее благоухание чистейшего турецкого опиума наполняло комнату, покрывая его хмельным облаком.
В центре гостиной, одетый пашой, сидел граф Уоллингфордский, самый старший отпрыск герцога Торрингтонского. Уоллингфорд считался гулякой и бездельником высшего порядка, а еще он был очень хорошим другом.
– А я все гадал, когда же ты ускользнешь из тисков всех этих бредящих замужеством дебютанток, которых