не победить ни смерть, ни страх.
Со словарем нет безнадеги —
надежды скрыты в словарях.
Язык мой русский, снежно-хрусткий,
в тебе колокола, сверчки
и поскрип квашеной капустки,
где алых клюковок зрачки.
Ты и не думая зазнаться,
гостеприимный наш язык,
в себя воспринял дух всех наций
и тем по-пушкински велик.
Как страшно верить в гибель мира,
а вместе с ним в кошмар конца
Гомера, Данте и Шекспира.
Флобера, Твена, Маркеса.
Европе – Азия опора.
Страх обоюдный позади.
Нельзя без Ганди и Тагора,
Акутагавы, Бо Цзю И.
Судьбой балканской озаботив,
моей Россией не забыт,
мне руку подал Христо Ботев
там, где когда-то был убит.
Я с Гете, с Беллем не расстался,
взяв у них столькое взаймы.
Но я горжусь, что на рейхстаге
по-русски расписались мы.
Муза детства
Как ты приходишь, муза детства,
тихонько проникая в нас,
и почему не наглядеться
во глубь твоих лукавых глаз?..
Ты нас качаешь, колыбелишь.
Твои слова – поводыри,
и доверяется тебе лишь
душа, зажатая внутри…
Твой ритм, как с облаков звоночек.
Мы еще поросль, а не взросль.
Но хрупковатый позвоночник
крепчает, как земная ось.
Порой чужды, а неразрывны
черты и мужа и жены,
когда характеры, как рифмы,
таинственно сопряжены.
Но семьи есть, где все так гнусно,
ну хоть друг дружку придуши,
когда так наспех, так безвкусно
зарифмовались две души.
«Ла для чего нам ваша муза?» —
так разговорчики идут.
Но осторожней – срывы вкуса
ко срыву совести ведут.
Сначала срывы только устны,
но может срывом стать война.
Когда политики безвкусны,
тогда безнравственна страна.
Когда чужда нам с детства муза,
свой путь в толпе не протолочь,
и волочась за всем гамузом,
с дороги сволочь не сволочь…
Несчастны, кто стихов не любят,
и если любят – не путем,
А невоспитанная глупость
не воспитуется потом.
Памяти Ельцина
Когда ГУЛАГ хотел на танке въехать,
то, укрощая струсивший металл,
на миг великим став на гребне века,
он глыбой из руды уральской встал.
Есть, кто не верят в блага без ГУЛАГа.
Но счастья нет без прав или свобод.
Пусть наше знамя с копотью рейхстага
нас к пушкинской свободе приведет.
«Мы перестали быть одним народом…»
Мы перестали быть одним народом,
рассыпались по маленьким свободам
от