Духи появились как-то неожиданно – только что их не было и вдруг вот они, над самой головой, грозные силуэты, черные на фоне расцветающего неба.
А Серега Корявый уже палил из своего автомата вверх, и каменные брызги дождем сыпались на голову Малахова.
– Уходим, – орал Корявый, посылая очередь за очередью. – Шевели лапами! Копаешься, как баба! Сейчас нас сверху накроют, и пиши пропало…
Малахов помнил, как они бежали по каменной тропе, как перескакивали через валуны и трещины, а вокруг свистели пули, и земля под ногами взрывалась маленькими столбиками каменной пыли.
– Укрытие надо, – задыхаясь, прохрипел Корявый. – Не оторвемся мы. Если не заляжем или не переложим всех – ни за что не оторвемся… Это их горы…
– Это ясно, – кивнул на бегу Малахов. – Не понятно только, почему мы еще живы… Были, как на ладони. Видно, они с нами не прочь познакомиться поближе. Хотят, небось, узнать, кто это им всю казарму перерезал.
– Живыми хотят нас взять. Охотники, мать вашу… – Корявый остановился и послал длинную очередь в сторону гортанных выкриков. – Думают, куда нам деться – наши-то еще вон где, далеко.
Они вновь побежали вниз, укрываясь между камнями. А камни вокруг них стонали от выстрелов. Духи были близко. Они шли по пятам и, судя по окрикам, их было много.
Они знали свои горы и были хорошими стрелками. Только вчера один из их снайперов засел в невысоких зарослях на склонах горы. Он спокойно уложил пятерых парней из минеров, а потом ушел, сволочь, только его и видели. Так его и не достали, хотя прочесали весь склон из орудий.
А Серега Корявый вдруг вскрикнул и выронил автомат. Малахов оглянулся. Корявый медленно оседал на землю, а изо рта у него текла струя крови. Глаза огромные, удивленные. Потом Серега рухнул на землю плашмя, вдруг, как подрубленное дерево. А вокруг опять запели пули…
И тут из-за склона выплыл наш вертолет. Он стремительно приближался, бесстрастно мерцая огромными глазами-стеклами, а под крыльями у него ощетинились головки ракет. Вот два стремительных силуэта – ракеты типа «Земля-Воздух» – отделились от крыльев, с воем промчались над головой Малахова и грохнули сверху.
Град камней едва его не засыпал. Каким-то чудом Малахов сумел уклониться от падающих валунов. Вертолет с рассерженным ревом пронесся над пыльным облаком и развернулся для нового круга.
Пилот, видно решил сменить тактику. Вертолет снизился и открыл пулеметный огонь. Трассирующие очереди расчерчивали воздух во всех направлениях. Духи залегли. Вертолет приблизился и кружил над ними, как черный стервятник, ждущий, когда жертва, наконец, сдастся, потеряет всякую способность к сопротивлению, и тогда ее можно будет взять просто, без усилий.
Вертолет не переставал стрелять. Вот еще две ракеты пронеслись над головой. Еще две… И пошло-поехало… Ракеты начали рваться одна за одной, пулеметы захлебывались очередями… А спрятаться негде. Вполне возможно, что один из взрывов придется прямо на Малахова. Проклятье! Принять смерть от своих же!.. Хотелось вскочить, закричать, побежать куда-то…
Страх… Это было его первое боевое задание, и, наверное, поэтому его охватил страх. Он чувствовал себя беспомощным, открытым, уязвимым со всех сторон. Ему казалось, что сейчас, в эту секунду, он находится в оптическом прицеле какого-нибудь стрелка, и чей-то палец уже лежит на спусковом курке винтовки.
И когда ужас охватил его целиком, Малахов рванулся с места и побежал, не разбирая дороги, сквозь пыльную завесу, падающие камни, осколки ракет и пули – прочь, подальше от этого ада.
Он уже достиг густых зарослей, когда увидел одного из охотников. Тот стоял и стрелял из карабина по вертолету. Малахов вскинул автомат.
Парень заметил его. На щеке шрам. Черные глаза. Столько в них было неимоверной тоски, столько боли. В них билась жизнь, горячая, яростная, молящая о спасении и страдающая от невозможности уйти от смерти. И парень выстрелил, не целясь, с бедра. Ногу обожгло огнем.
В этот короткий миг Малахов ни о чем не думал, ничего не решал. Все решения взял на себя «Калашников». Он, словно живой, подпрыгнул в его руках, из дула яростно брызнуло короткое пламя. Выстрел за выстрелом – Малахов никак не мог остановиться, – пока пули не распороли противника надвое, не разворотили полностью живот и грудь…
Еще одна смерть в темной череде смертей там, позади, в казарме.
Их было трое: Малахов, Серега Корявый и Лешка-Кобах. Они спустились к бараку ночью, когда на небе во всю ярились звезды, огромные, яркие, совсем не такие, как дома, в Питере.
Барак был переполнен. Духи спали. Так их и резали – спящих. Они с Серегой Корявым тихо крались между неподвижных тел. Иногда кто-то бормотал во сне на чужом, непонятном языке. И тогда приходилось прижиматься к полу и ждать. А потом снова ползти – хитро и осторожно.
А Лешка-Кобах занимался часовыми. Он снимал их голыми руками, чтобы наверняка, без крика. Стоило хоть одному крикнуть – и поднимется переполох в соседних бараках. И тогда всем троим конец.
Но никто из часовых не крикнул.