Хотел сделать Суханов веселое лицо, скрыть свое состояние, но вовремя остановился – ни к чему это, Неля все равно раскусит его.
Вяло помотал в воздухе рукой, улыбнулся.
– В жизни, как в кино, Неля. Все течет, все изменяется.
– Она придет, Александр Александрович, обязательно придет, – убежденно сказала Неля и посмотрела в угол, на столик, за которым сидели капитан и бич, коротая время в мирной беседе.
Неля всегда все чувствовала заранее. Поговорив немного, бич вдруг решил, что маленькая война лучше, чем большой мир, взлохматил волосы у себя на голове, засверкал очами, которые засветились у него по-кроличьи красно, налился помидорным цветом и неожиданно резко вскочил. Прокатал в горле металл, ударил себя кулаком в грудь и громко, сочным басом, будто выступал со сцены, объявил:
– Внимание, товарищи! Этот человек только что украл у меня десять рублей! – демонстративно потыкал пальцем в капитана.
Капитан никак не отреагировал на заявление бича, он сидел, не двигаясь, и спокойными внимательными глазами смотрел на бича. Шум в кафе утих. Бич сделал стремительный прыжок – и откуда у него только запал такой чемпионский взялся? – и оказался у столика с пирующей молодой кампанией. Был он лохмат, но хорошо выбрит, кожа на лице у бича была гладкой, чистой, какой-то женской, пальцы с длинными ногтями возбужденно подрагивали. Потряс за плечо парня, пытавшегося командовать молодежной кампанией.
– Будешь свидетелем, моряк! – закричал бич.
– Каким свидетелем? – не понял парень.
– Когда это дело в милиции станут разбирать.
– Пошел вон! – не выдержал моряк, сжал губы в щепоть, словно хотел плюнуть в бича, но сдержался и стряхнул с плеча его руку.
– Ты, капитан, тоже будь свидетелем! – кинулся бич к сухановскому столику.
– Нет, – Суханов покачал головой.
– Эт-то что же, товарищи-граждане хорошие, делается? – бич, как настоящий актер, заломил руки, поднял глаза к потолку. «Товарищи-граждане хорошие» молчали. – У человека украли последние десять рублей, и никто даже знать об этом не хочет! А? – пытался ораторствовать бич. Он взывал к сочувствию, разламывал руками тугие слоистые лохмы табачного дыма, утопал в них, кашлял, перемещался от одного столика к другому, заглядывал в глаза людям, бил себя в грудь, шептал что-то, потом снова поднимал шепот до крика. – Как же быть с моим червонцем?
– На тебе червонец, только перестань маячить перед глазами, – сказал ему Суханов, достал из кармана кредитку, сунул в мгновенно подставленную руку.
– Спасибо, капитан, – жарко дохнул бич, – чтоб под килем у твоего парохода всегда сто футов было. Нет, сто – мало… Сто пятьдесят!
Хотел его Суханов обрезать, но не стал, что-то жалостливое, чужое, по-детски незнакомое возникло в нем: ведь бич