Встретивший Виктора механик едва держался на ногах. Разумеется, такое его состояние было вызвано вовсе не изнурительным трудом, на который он вчера ссылался, выманивая у Бранта деньги. Просто улов в сто эксов оказался настолько хорош, что у работяги не нашлось сил сопротивляться тонким душевным порывам, и он всю ночь кутил в одной из местных забегаловок, о чём красноречиво свидетельствовал запах у него изо рта.
Если бы Брант был человеком более общительным и потрудился узнать от других пилотов о местных порядках, он мог бы сэкономить семьдесят эксов, а то и вовсе ничего не платить. Дело в том, что поборы с пилотов на Ниарте являлись устоявшимся видом бизнеса и контролировались криминальными группировками. Каждый работающий на распределительном пункте механик был обязан сотрудничать с местными рэкетирами, в противном случае его ожидали большие неприятности. Коменданты получали от бандитов хорошие гонорары, а потому никак не боролись с этим явлением.
Существовали даже полуофициальные тарифы, определяющие, сколько пилот-истребитель должен заплатить за получение своей машины. В Флартопресте такой тариф равнялся тридцати эксам, из которых пятнадцать доставались механику, а другие пятнадцать – его патрону. Если пилот отказывался платить, то его истребитель всё равно был бы готов в срок. Лишней шумихи не хотел никто. Но почти наверняка его бы посетили крепкие ребята и объяснили, как опасно не следовать существующим правилам.
– Вижу, ночь у тебя выдалась трудная! – сказал Виктор механику, разглядывая соседний истребитель, который, как и вчера, находился в полуразобранном состоянии. – Надеюсь, ты всё сделал? Не перетрудился, готовя две машины?
Механик промычал что-то нечленораздельное. На ногах его держало лишь невероятное усилие воли, но даже оно не могло заставить шевелиться заплетающийся язык.
У Бранта возникло неприятное чувство, в основе которого лежала то ли брезгливость к механику, то ли разочарование военной организацией, о которой он был гораздо лучшего мнения. А может быть, и то и другое вместе. Но стоило Виктору оказаться в кабине своего истребителя, как все смутные мысли тут же испарились, уступая место привычной предполётной эйфории. Это была его стихия! Пусть даже в тесной кабине стоял застарелый запах пыли, примерно такой же, как бывает у старой одежды, которая десятилетиями хранилась в отдалённом уголке чулана или чердака, а потом по чьей-то внезапной прихоти была оттуда извлечена.
Эргономика тоже оставляла желать лучшего, с головой выдавая возраст конструкции. Вместо привычных трёх больших экранов на приборной панели был только один, а недостающую информацию пилот должен был получать от огромного количества индикаторов и указателей, разбросанных по всей кабине. Массивные джойстики управления с большими кнопками, заставляющие держать всю руку в напряжении, тоже являлись очевидным анахронизмом. Впрочем, Бранта это касалось