– Нет! Меня больше ничего не волнует! Макс – это самое важное!
Мама пристала к ни в чем не повинной даме из Польши, которая оказалась за соседним столом.
– Неужели недостаточно того, что мы все потеряли в Германии? Неужели недостаточно того, что нам снова и снова приходилось начинать жизнь заново?
– Может быть… – начал папа.
Но мама от него отмахнулась.
– Мы несколько лет пытались противостоять Гитлеру! – кричала она. – А англичане все это время считали его джентльменом приятным во всех отношениях. И вот когда наконец и над ними закапало, – закончила мама в слезах, – единственное, что они в состоянии сделать, это интернировать Макса!
Анна чувствовала себя совершенно беспомощной. Папа протянул маме носовой платок, та вытерла нос. Дама из Польши поднялась навстречу какому-то мужчине, и они перешли на польский. Анна услышала слово «Роттердам». К даме и мужчине присоединились другие поляки: все были очень возбуждены.
Наконец один из них повернулся к папе и, запинаясь, сказал по-английски:
– Немцы бомбят Роттердам.
– Говорят, десять тысяч убитых, – добавил другой.
Анна никогда не видела мертвого человека. Как можно представить себе десять тысяч убитых?
– Бедные люди, – сказал папа.
Он имеет в виду тех, кто умер, или тех, кто остался жив?
Дама из Польши присела на свободный стул и сказала:
– Так же было в Варшаве.
А другой поляк, который видел Варшаву после бомбежки, попытался это описать:
– Все исчезло. Исчезли дома. Исчезли улицы. Перестаешь ориентироваться… – он развел руки, пытаясь охватить много разных вещей, которые вам уже не отыскать. – И повсюду трупы…
Дама из Польши кивнула.
– Я пряталась в подвале, – вспоминала она. – А потом пришли нацисты – искать евреев.
В холле было очень жарко, и Анна внезапно почувствовала, что ей нечем дышать:
– Я неважно… себя чувствую… – странно слышать, какой у нее тоненький голосок…
Мама и папа бросились к ней. Кто-то из поляков с трудом, но открыл окно. Со двора в холл ворвался поток холодного воздуха, и Анна пришла в себя.
– Ну вот, у тебя снова нормальный цвет лица, – заметил папа.
– Наверное, ты перегрелась! – решила мама.
Кто-то из поляков принес Анне стакан воды. После этого мама уговорила ее идти домой к Бартоломью и лечь в кровать: нужно немножко отдохнуть. Анна кивнула. Мама вышла ее проводить.
– Я позвоню тебе, если что-нибудь станет известно про Макса, – крикнула мама вслед Анне, когда та уже шла по улице.
Даже на расстоянии Анна чувствовала мамин ужас. Когда она дошла до угла Рассел-сквер, маму уже не было слышно. Никого не было слышно.
И Анне стало немного легче.
В пятницу пал Брюссель и немцы вторглись во Францию. Французский генерал издал приказ: «Победа