В воздухе отчётливо запахло тайной. Ни о какой расправе речи больше не шла – во всяком случае, до полного разъяснения. Заодно отложили и «бенефис», назначенный на сегодняшний обед. Остаток дня рота провела в тягостном недоумении, а после отбоя самые непоседливые снова собрались в умывальной комнате.
Страсти улеглись только к двум часам пополуночи. Спорили до хрипоты; отказ от участия в «бенефисе» решено было на всякий случай предать забвению, тем более, что и мероприятие-то не состоялось. В трусости руританца со Смоляниновым обвинить было невозможно, очень уж решительный отпор они оказали – вон, Дурново до сих пор хлюпает распухшим носом. Справиться с бунтарями можно только скопом, а пятая рота понимала, как будет выглядеть такая расправа.
А потому, их было решено пока не трогать. Ущерб, нанесённый Павлуше Дурново, было сочтён не задевающим его достоинства, ибо драка была честной. А что одна из сторон прибегла не вполне джентльменские приёмам – ну так они же и были в меньшинстве…
А вот о странных визитерах решено узнать поподробнее, и подойти к этому с основательностью людей образованных, каковыми на полном основании считали себя кадеты. Морской Корпус- это вам не павлоны и не Николаевское кавалерийское с его муштрой, лошадьми и «цуком». На прямой вопрос руританец со Смоляниновым, скорее всего, не ответят, а потому, предстояло ненавязчиво, в разговорах, выяснить, кто к ним приходил и зачем?
Кое-кто из кадетов (в их числе и Дурново) заявили, что жандармские методы сыска противоречат традициям Корпуса и духу товарищества. Заявление вызвало новую дискуссию, стоившую роте ещё одного часа без сна. В итоге, было постановлено: поскольку собранные сведения никто не станет оглашать и вообще как-то использовать, то и ущерба чести в этом нет. С тем и разошлись, но не один кадет ещё долго ворочался в койках, гадая о странном происшествии.
Фельдфебель пятой роты Воленька Игнациус усмехнулся и отправился к себе. Гардемарины, носившие фельдфебельские нашивки, помещались отдельно от остальных и имели право выходить из спален во всякое время – если этого требовал надзор за буйными младшими воспитанниками. Так что гардемарин Игнациус знал, конечно, и о ночном «совещании» в умывальной комнате, и об утренней стычке в спальне, и о вопросах, мучивших его подопечных. Но встревать не собирался, ограничившись наблюдением; кадетам предстояло во всем разобраться самим. Воленьку тоже терзало любопытство, но он знал, что рано или поздно все прояснится. Такое уж это место, Морской Корпус- всё на виду, ничего не укроешь.
Вильгельм