– Так это были твои послания… – усмехнулся хан. – Упрямство сродни глупости, – звучно проговорил Чёрный Колдун, выпрямляясь во весь рост и глядя в глаза своему неопытному противнику. – Будь ты хоть чуточку умнее, ты бы внял предостережениям судьбы, когда я проигнорировал твои вызовы. А теперь ты просто умрёшь.
В правой руке Торубера сверкнул магический меч, в левой, словно сотворившись из воздуха, появился Чёрный Жезл. Колдун был поистине страшен.
Динаэль спокойно взглянул на Торубера. Конечно, молодой волшебник был слабее чародея, укрепившего свой магический талант десятилетиями тренировок и войн, которые постоянно вели войска хана, сея беды и разорения всем, не щадя ни женщин, ни стариков, ни детей… Что мог противопоставить Тёмному Магу Динаэль? Только добрую силу волшебника, изначально немалую, но пока не сравнимую по мощи с чарами Торубера, и своё горящее светом сердце. Но Дин был готов сразиться, да и медлить более оказывалось невозможным: Жезл обретал прежнюю силу.
Динаэль почувствовал, как по периметру зала по воле Торубера встала заградительная магическая стена.
– Предусмотрительно, – вслух проговорил Дин, – чтобы не причинить вреда роскошным апартаментам?
– Разумеется, – усмехнулся хан. – Я ценю то, что принадлежит мне. Да и ты не сможешь удрать, если струсишь.
Динаэль ничего не ответил, только пожал плечами. В его руках блеснул волшебный клинок.
Эливейн не поехала домой. Она велела кучеру отогнать карету к особняку, а сама отправилась пешком по извилистой тропинке над рекой.
Дело в том, что господин Перлик, переселившись в эти края, купил не только огромный дом, но и немалый участок земли вдоль реки, с лугом и густым, давно не хоженым лесом. Именно в лесу, над песчаным невысоким обрывом, в десяти метрах от берега, Эливейн нашла заброшенную сторожку. Видимо, когда-то здесь жили. Но теперь эта хижинка стала убежищем для девушки: она приходила сюда, когда хотела остаться наедине со своими мыслями. Эливейн тосковала по горячо любимой и рано умершей матери, по подругам, оставшимся далеко на её родине. А сегодня она впала в такое отчаяние, о котором и помыслить не могла…
Отец не желал ни понять, ни утешить дочь… Но он не видел ничего дурного в том, что Эливейн уходит поразмышлять, как он сам говорил, в одиночестве на лоне природы: свежий воздух полезен для здоровья и для рассудка, ибо возвращалась с подобных прогулок дочь бодрой и спокойной.
Эливейн навела порядок в сторожке: всё помыла, принесла и сама повесила занавески, расстелила скатерть на добротном деревянном столе и покрывалом накрыла широкую лавку, служившую, должно быть, прежнему хозяину постелью.
Никто не смел ходить в эти места: нарушение границ частной собственности каралось жестоко. Поэтому и сегодня девушка, как только первые деревья скрыли её от глаз случайных путников, иногда проходящих