Ему было жаль, искренне жаль и вот этого несчастного еврея, его детишек, и его жены, что расстреляли немцы в незнакомом ему местечке Червень. Ему было жаль всех, кто страдал и страдает в это непростое, страшное для страны время. И понимал, что его жалости на всех не хватит, однако кому-то он обязан помочь. Просто сочувствовать, жалеть на словах – это тоже благостное дело. Но надо помочь делом. Каждый по чуть-чуть, один здоровый пусть поможет одному страждущему, и, в общем, мы спасём друг друга, спасём страну. Выстоим в страшные для неё времена. И он это будет делать вопреки и назло холёному, образованному, с прекрасным знанием русского языка коменданту. Потому что так велит его совесть, христианская совесть, мораль, уклад жизни.
Осознаёт ли сам Старостин Василий сын Петра все те опасности, что ожидают его в случае чего? Да! Осознаёт! Но он ещё ярче, отчётливей осознаёт и понимает, что может быть, спасение вот этой жалкой еврейской семьи и есть его, русского священника, настоятеля вот этой церквы отца Василия главное дело жизни? Кто знает, может и так. А даже и если так, то прожил он не зря. Это не только благородное дело, но и дело, угодное Богу. Наверное, в ней, в жизни, важно не просто вести абстрактные речи о спасении всего человечества, а помочь, спасти конкретно вот эту семью, вот этих красноармейцев, что сейчас находятся в пристройке за церковью.
Боится ли он смерти? Да, боится, но не настолько, чтобы её бояться.
– Хм! – батюшка отвлёкся от мыслей, улыбнулся на первый взгляд несуразности вывода, который только что сделал из своих размышлений. – А в этом что-то есть, – загадочно произнёс, глядя на сидящего напротив раввина. – Так, где ребятишки, ты говоришь? Сам доставишь, иль моя помощь нужна?
– Не смогу сам, святой отец, сил нет. Ривка не может ходить уже который день, а Миша? Миша сидеть ещё может, вот такие дела, – произнёс дрожащим голосом Левин. Повлажневшие глаза на сером, заросшем, измождённом лице мужчины с надеждой смотрели на священника. – Без помощи не обойтись.
– Веди, добрый человек, – батюшка поднялся, направился в колхозный сад вслед за раввином.
Впереди шёл отец Василий, на руках нёс мальчика; за ним семенил раввин Авшалом Левин с дочкой, которую перекинул через плечо как куль.
Раввина поселил в пристройке вместе с красноармейцами.
Детишек сразу же определил за печкой на кухне, отдав в полное распоряжение матушки Евфросинии.
Та первым делом раздела детей, вскипятила воду, искупала в ночёвах. Грязную, вшивую одежду собрала, сожгла в печи. Подобрала оставшуюся от внуков, положила детишкам у изголовий. Принялась готовить одной ей ведомые отвары, стала поить по капельке больных детишек.
Отец Василий несколько раз поднимался ночью, заходил на кухоньку, интересовался.
– Как они?
– Слава Богу, отец родной, уснули. Температура спала. Спят хорошо, крепко, значит, организм восстанавливается, слава Богу.
– Вот