А то, что она состоится сомневаться не приходилось. Иногда в порыве честности Брехман признавался самому себе, что с учеником ему повезло.
«Это, точно, Моисей меня навёл сразу взять Федю!» – благодарил божественного поводыря Семён Наумович.
«А ведь потом, через пару дней, Долбоколов прислал с рекомендацией этого… как его… а… Беляускаса, типа отслужил срочную в Советской армии, достоин пополнить ряды советской науки,» – вспоминал с содроганием Брехман.
Перед его глазами, как будто встреча была только вчера, всплыл унылый образ печального литовского хуторянина Арвидаса Беляускаса с погасшим взглядом упахавшейся за сохой клячи и опущенными в пессимистической безнадёге впалыми бледными щеками и кислой рожей сыровара с лопатой. Обиженно выпяченная вперёд нижняя губа говорила о том, что обычно весёлая на втором году служба в стройбате до самого дембеля не хотела отворачивать от него свою жопу. Кличка «Уксус» прилепилась к Беляускасу навечно.
«Ты помнишь, мойшэ, как выглядела ског'бь евг'ейской нации, когда он, как поц, спустился с гог'ы Синайской и объявил, что г'азбил Скг'ижали и не запомнил всех заповедей по пог'ядку! А мы тепег'ь мучаемся с гг'ехами, то ли своими, то ли чужими! – жаловался как-то на Долбоколова Брехман Кильману. – А этот ещё „Уксуса“ на кафедг'у подослал – мне что, своего в жизни не хватает что ли?»
Так что с Сидоровым всей лаборатории НЛНХиПК, а не только куратору-профессору, повезло. Сидоров был двужильным: он не только перелопатил всю институтскую библиотеку по кавитации, но и подписался на какие-то журналы по авиации, где тоже использовались полезные эффекты данного феномена, и не отказывался подменить Брехмана на семинарах. Но это было не самое главное.
– Ну что, пишешь диссег'тацию? Когда напишешь пег'вые две главы, обязательно покажи мне, – уходя с работы, Семён Наумович постоянно напоминал аспиранту о приближающемся часе