И ускользает этот шанс что-то изменить, может быть, последний шанс…
– Добрый день! – сзади раздался негромкий приятный голос. Я обернулся.
Ко мне подошел тот самый священник, который совсем недавно беседовал с деловой парочкой.
– Здравствуйте, – тихо отвечаю я.
– Вы извините, что я к вам подошел. Но мне показалось, что у вас возникли какие-то трудности.
Трудности… Разумеется, трудности. Меньше, чем за сутки такого напроисходило…
Конечно, по уличному обычаю можно было бы не грубо, но твердо послать излишне любопытного человека.
Только не в этом случае: передо мной все-таки был не совсем простой человек, а лицо, имеющее духовный сан. И, потом, не он ко мне пришел в дом, а, как не поворачивай, я к нему.
– А у кого их сейчас нет? – не слишком тактично отвечаю я вопросом на вопрос (не еврей, я не еврей, просто ничего лучшего в той ситуации не нашел, как ответить именно так!).
Был и еще один момент: этот священник располагал к себе. Он был чуть ниже меня, примерно метр семьдесят пять, даже под рясой заметно, что хорошо сложен. Тонкие «думающие» черты лица, к которому очень шла аккуратная бородка в стиле физиков 60-х. Ну, собственно, по возрасту, он сам родом именно из тех лет. То, что был он уже не мальчиком, тоже располагало. Но главное – глаза. Взгляд у него был внимательным, словно проникающим, к тебе в душу, но проникающим мягко, без насилия над твоим собственным Я.
– Да вы знаете, не со всякими проблемами человек в храм идет. Тем более, человек не воцерковленый, – и здесь, словно убоявшись, что я не пойму последнего слова, пояснил, – то есть не слишком соблюдающий необходимые для верующего действия. В храме появляющийся не часто…
– Вы правы… – соглашаюсь я.
– Нет, если вы не хотите говорить, извините, за мою навязчивость…
– Да что вы, – я вдруг почувствовал, что не хочу, чтобы этот человек уходил. Нет желания излить, все накопившееся за прошедшие часы не появилось. Я никогда не исповедовался, и не тянет. Хотя, наверное, при моем раскладе – и не помешало бы… Но это по традиции. Внутреннего убеждения я так и ощутил. Но и желания, чтобы этот приятный человек ушел тоже. – Это вы извините меня за бестактность. Просто боюсь оторвать вас от насущных дел.
Он слегка улыбнулся, но едва-едва, словно боялся обидеть такой реакцией на мои слова. И ответил серьезно, хотя при желании можно было почувствовать хотя и доброжелательную, но иронию:
– Мои насущные дела – это людские заботы. Вот остальные, – он оглядывается в сторону строительных лесов, – это просто житейская необходимость…
– Куда без неё, – поддерживаю я, не совсем зная, а что говорить дальше. Если он сейчас спросит, «Что ж, мил человек, с тобой случилось?» – придется уйти. Не люблю подобных вопросов. Даже от духовных лиц.
– Меня зовут отец Иоан, – представляется он, но потом, словно заметив некоторое мое смущение, добавляет, – но, если вам сложно, можете