Дальгерт чуть улыбнулся. Против солнца любая птица будет казаться черной.
Против солнца даже белое кажется черным… или серым.
Он быстро скинул священное одеяние – белый плащ, украшенный знаками Спасителя, свернул его, взбежал по растрескавшимся плитам на пологий холм. Бетон под ногами превратился в крошку, изломался. Трещины поросли травой, которая к августу превратилась в сухие лохматые щетки. Когда-то был здесь, наверное, дом. И жила в нем не одна семья, а может, целых десять или даже больше. Но те времена давно прошли. И только Хедин знает, вернутся ли вновь.
Дальгерт уже другим, внимательным взглядом окинул горизонт. На дороге – никого, от самого пастушьего хутора и до лощины. У крайних лачуг городской окраины стоит небольшая толпа – должно быть, слушают полуденную проповедь. Но эти не будут глазеть по сторонам. Им нет дела до пустыря. Им и до священника-то нет дела. Просто стоят, ждут, когда можно будет разойтись и заняться привычными дневными делами.
Монастырь… Здание отстроили недавно, на него ушли камни и кирпич десятка старых домов. Теперь оно возвышается над убогими городскими постройками подобно тому, как свиное рыло возвышается над рассыпанным жемчугом – внимательные недобрые глаза все видят и все запоминают.
Сами-то монахи, правда, сравнивают свое обиталище со взрослым человеком, окруженным малыми неразумными детьми, или со старым дубом, что возвышается над юными деревцами и дарует им благодатную тень.
Но этой благодати горожане не видят. Жизнь с появлением белых монахов стала только тяжелее. Теперь уже нельзя, сидя за кружкой в «Вороньем гнезде», рассуждать о причинах Великого Разлома. Даже бабушкины сказки под запретом, ибо много в них ересей и неправды. А помимо обычной охранной подати появилась еще и монастырская десятина.
Шесть лет назад монахи жесткой рукой очистили город от скверны: пылали на площади костры Инквизиции, полнились отступниками камеры в подвале старого здания…
Вне закона оказались старые праздники. Зато одетые в белое монахи без устали рассказывали о благих деяниях своего Бога и о том, что ждет людей в посмертии, если они отринут прежнюю веру и пойдут за Ним.
Знак летящей к небу, крест-накрест перечеркнутой стрелы теперь был всюду. Он был силой – наибольшей силой в городке, и даже сам Гаральд – богатейший и наиболее уважаемый из старейшин – принял веру в Спасителя и привел на посвящение свою жену и старшего сына. А ведь он – от корней Тарна. Все больше было у монахов и послушников работы вне монастырских стен. Вот и Дальгерт вчера перед закатом отправился на пастуший хутор – на молитвенное бдение у постели больного старика.
Ничего и никого. Тихо. Только сокол в высоком небе и травы, замершие под горячими лучами.
Дальгерт спустился с холма