– Мияко! – трясла она девушку. Та не реагировала. – Что же ты наделала? Зачем? – Юки прижала бездыханную Мияко к себе и плакала.
СЛОЖНОЕ ПРИЗНАНИЕ
– Ваше последнее желание? – обратился палач к жертве. Преступник молчаливо вытянул руку и разжал кулак. На ладони лежала скомканная записка.
– Вы прочтёте её публике? – как можно хладнокровнее произнёс палач, окинув взглядом присутствующих зевак.
– Нет, – едва слышно произнёс приговорённый к казни. – Она предназначена только Вам. Прочтите её в одиночестве.
Публика разочарованно гудела, передавая слова вглубь толпы тем, кто не расслышал. Не узнать последние мысли преступника, не посудачить о его предсмертной воле было настоящей пыткой для зевак. «Вот бы выкрасть бумажку», «Вот бы хоть глазком посмотреть», «Да ты же и букв-то не знаешь?» – слышалось то тут, то там.
Это была сложная во всех отношениях казнь. Палач карал не только преступника, он убивал своего хорошего приятеля. А ещё…
Тёплое июльское солнце, которое слепило глаза тем утром, вечером уступило место холодному проливному дождю. Таков он, английский климат.
* * *
Ливень ретиво сёк стены домов и землю, превращая её в месиво грязи. Ветер ревел, выл, гудел. Сырость накрыла всё кругом. За дождём не видно было домов, деревьев, редких путников. Генри Ньюнгтон шёл к той, кого считал своей голубкой, кого любил всем сердцем, с кем делил ночлег и придавался сладострастию. Он шёл медленно и даже не пытался бороться с непогодой. Генри скривился на один бок, склонив голову вправо и прижимая руку в локте. Резкая боль рвала плечо. Она давала знать о себе всякий раз, когда Генри собственноручно совершал казни над государственными преступниками.
«Именем королевы Елизаветы I Вы приговариваетесь…» – привычные, ставшие обыденными слова последнее время всё чаще звучали в его ушах, не давая уснуть. «Твоя душа требует покаяния», – сказал ему недавно пастор, когда увидел грузное тело Генри, сидящего у эшафота и обречённо вглядывающегося в тяжёлые грозовые облака. Тогда палач только отмахнулся. Но, может, священник прав?
Сегодня он «именем королевы Елизаветы I» жестоко и бессердечно лишил жизни того, кто готовил ему целебные мази, чтобы облегчить телесную боль, а иногда мило с ним беседовал. Королева Бесс была всегда непреклонна, когда ей нашёптывали о заговоре в покушении на жизнь. Так случилось и на этот раз: поверив придворным интриганам, что лекарь королевы Родриго Лопес намерен её отравить, врача приговорили к смертной