Больше, чем вас, государь! А собачья жалоба – глупость:
Много уж лет миновало истории этой колбасной,
А колбаса-то моя! Но дела тогда я не поднял.
Шел на охоту я. Ночь. Вдруг – мельница мне по дороге.
Как не обшарить? Хозяйка спала. Осторожно колбаску
Я захватил, – признаюсь. Но уж если подобие права
Пес на нее предъявляет – моим же трудам он обязан…»
Барс зарычал: «Что проку в речах и жалобах длинных!
Дела они не исправят! Хватит уж! Зло – очевидно.
Я утверждаю открыто! Рейнеке – вор и разбойник!
Да, все мы знаем, что он на любое пойдет преступленье.
Если бы даже дворянство и сам государь наш великий
Все достоянье и честь потеряли, – и в ус он не дунет,
Лишь бы на этом урвать кусок каплуна пожирнее.
Должен я вам рассказать, какую над Лямпе, над зайцем,
Подлость вчера учинил он. Он здесь, безобидный наш заяц.
Благочестивцем прикинувшись, лис преподать ему взялся
Вкратце святую премудрость и весь обиход капелланский.
Оба друг против друга уселись – и начали «Credo».
Рейнеке не отказался, однако, от старых повадок,
Ваш королевский закон о внутреннем мире нарушив,
Бедного Лямпе схватил он и стал, вероломец, когтями
Честного мужа терзать. А я проходил по дороге, —
Слышу, двое поют. Запели – но тут же и смолкли.
Я удивленно прислушался, но, подошедши поближе,
Рейнеке сразу узнал: держал он за шиворот Лямпе.
Да, безусловно б он жизни лишил его, если б, на счастье,
Той же дорогой не шел я. Вот Лямпе и сам. Посмотрите,
Как он изранен, смиренник, которого мысленно даже
Грех обижать. Но уж если угодно терпеть государю,
Вам, господа, чтобы над высочайшим указом о мире,
О безопасности нашей вор невозбранно глумился, —
Что ж!.. Но тогда королю и потомкам его отдаленным
Слушать придется упреки ревнителей правды и права!»
Изегрим снова вмешался: «Так вот и будет, к прискорбью!
Путного ждать нам от Рейнеке нечего. Если б он только
Сдох! Вот было бы благодеянье для всех миролюбцев!
Если же все и теперь сойдет ему с рук, то он вскоре
Нагло надует всех тех, кто еще сомневается в этом!..»
Тут выступает барсук, племянник Рейнеке. Дядю,
Плута прожженного, он, не стесняясь, берет под защиту:
«Да, уважаемый Изегрим, старая есть поговорка:
«Вражий язык – клеветник», и ваши слова, несомненно,
Дяде совсем не на пользу. Но все это, впрочем, пустое.
Будь он сейчас при дворе и, как вы, в королевском фаворе,
Вы бы, пожалуй, раскаялись в речи язвительной вашей,
В коей так явно предвзято события все извратили.
Но почему о вреде, что лично вы делали дяде,
Вы умолчали? Однако ведь многим баронам известно,
Как вы друг с другом союз заключили и клятву давали
Жить, как товарищи верные. Слушайте, как