В двух шагах от горизонта. Владислав Люшаков

подвигов. Антракт подходил к концу, и нужно было что-то решать с бенефисом в коротком жанре. К счастью для него, нашелся человек из его группы – это был Леонид, он снова начал втолковывать ему тихо на ухо, разлагая молекулы на атомы. Юра сначала стушевался, а затем стыдливо поник. Отчаяние его было так велико, что он порывался уйти, его начали жалеть, но покинуть и нарушить строй самовольно не позволили. Покаяние было налицо. Несколько человек взяли его под руки и, обнявшись в единое целое, сами едва не плача в соучастии, вышли из зала под многочисленные рукоплескания.

      Антракт был испорчен. Снова стало скучно.

      Пора, отчеканил он кому-то, но никто не слышал. Виктор начал отступление во вне. Леня, удаляясь вместе с эшафотом, внутри огромного, сплотившегося человечества, держал трафарет с надписью «Донецк», гордо расправив усы.

      – Ты куда усы дел? – вместо ответа вопросил Виктор.

      – Сбрил, – провел по губам Леня. – Мешают.

      Раньше не мешали, подумал Виктор.

      – А раньше?

      – Да ладно, – неопределенно парировал в воздух Леонид.

      – Что – Сергей? Работает?

      – Нет. Уволился по сокращению.

      – И чем занимается? – продолжил Виктор.

      – Служит, – сразу коротко срезал Леонид.

      Виктор предполагал, хотя и не желал такого ответа, потому что могла возникнуть необходимость прокомментировать, ахнуть и охнуть, восторженно-удивленно вздернуть вверх брови, сконструировать некоторое односложное созвучие, обозначая свое отношение, но возможно, он просто не хотел, и внутри булькнуло и встрепенулось нечто. Не удержался.

      – Так он же избегал. И в универе военки у них не было.

      – Теперь хочет.

      – Убивать? Или умирать?

      И зачем сказал?

      Леонид мощно затянулся сигаретой, обнажая пепельный стержень. Боднул головой в грудь, но не достал.

      – А ты не работаешь? Не монтируешь свои нетленные сюжеты?

      – Нечего монтировать. Студия закрылась.

      – Ну ничего. Теперь у нас своё телевидение будет.

      – Я вида крови не переношу. Сознание могу потерять. Придется выносить на щитах.

      Помолчали. Стало холодно вокруг. Провалилось крещение, крестник провалился в ничто. Стоял рядом человек с именем и усами, которых уже не было, и было почти смешно видеть его без усов, музыкально-пышных, с заворотом за верхнюю губу, и смотрел стеклянными глазами, как с картины плохого рисовальщика по контракту, не сумевшего передать выразительность и характер, не сумевшего передать эмоцию в мгновении.

      – Так куда ты все-таки тогда исчез? – настала очередь Леонида.

      Но он уже подготовился.

      – Так вышло.

      Двусмысленно, но правдоподобно, без шаблонных заготовок.

      – Шер ше ля фе. Давно не виделся. С тех самых пор, как перестал ездить в командировки.

      – Так вот зачем ты согласился. Тебе вырваться надо было. А я-то…

      А