– Ну и долго к тебе достукиваться!
– А я услышала, вышла, но не увидела. Ты за тетрадами? А я не могу их отдать, брат попросил за 9 и 10-й в тот же день.
Говорила она легко, свободно и без малейшего смущения, ну и понятно – родственникам, прежде всего. И хотя такого оборота я не ожидал, но быстро сообразил, как еще уцепиться:
– Мне, собственно, не сами тетради нужны, мне не нужны решения задач, а лишь номера их. Я теорию на днях разобрал, надо закрепить задачками, не весь же задачник Ларина решать.
– У меня мало этих номеров, у меня в тетрадях такой беспорядок.
– Ну ладно, извини, не беспокойся, спрошу еще у кого-нибудь, просто ты ближе всех живешь.
– Я спрошу у Вали, может она даст.
– Да ладно, не беспокойся, черт с ними, с этими задачками, не так-то мне они нужны.
Она тоже это понимала, улыбалась, мне же было не до улыбок.
– Значит все, – сказал я.
– Все, – ответила она -До свид. -До свид., Юра
А что, собственно, «все»?
Для меня эго был конец надежд, а для нее просто разговора. [Хотя она не могла не догадываться о моем неравнодушии в школе к ней, вряд ли могла представить глубину обуявших меня чувств и их силу. Ведь к ней, как самой симпатичной, неравнодушен был не один я, и постарше поклонники уже были, и не один, а она, похоже, ни к кому не испытывала особых чувств – даже и за всю жизнь, как это нередко бывает с красавицами. Во всяком случае, ее последующий (после завода, вуза) избранник не блистал ни красотой, ни статью – краснолицый, кажется, и с ранним брюшком, зато был наверняка покладист и обеспечивал. Она просто выбрала наилучший вариант, или уж больно настойчив оказался. Этот прагматизм я увидел в ней уже через год после первой встречи в колхозе летом 54 года, и вполне в конце [своего] 8-го класса, стало быть, уже год чувствовал, что лелею необоснованные надежды.
Уже тогда понимал ясно все природное неравенство 17-летней девушки с ее ровесниками, а я двумя-тремя месяцами даже был моложе – ей вот-вот выполнять природное предназначение, а какой я помощник и обеспечиватель? И смутно