Все это Нора собирала по крупицам и бережно хранила, как хранят антропологи сведения о нравах и обычаях диких племен. Основным поставщиком информации была, разумеется, Лера. Видя непритворный интерес сестры, она охотно рассказывала ей обо всех более или менее значительных событиях – и о тех, очевидцем или участником которых становилась сама, и о тех, последствия которых приходилось разгребать, собирая с миру по нитке, – делилась соображениями и планами.
Так Норе стало известно о совете, данном Герману Кириллом, представителем старой гвардии, с которым тот неплохо ладил еще три года назад.
«С Коляном лучше не ссориться, – сказал Кир в тот же день, когда он привез на ферму своего трясущегося в ломке друга. – И поскольку не ссориться ты не умеешь, старайся просто помалкивать».
«А если он заговорит первым?» – поинтересовался Герман, никогда не упускавший возможности превратить все в цирк.
«Отвечай односложно: да, нет».
«А он не сочтет это поводом для ссоры?»
«Зависит от тебя, – усмехнулся Кир. – И знаешь что?»
«Что?»
«Сделай лицо попроще».
На вопросы Коляна не пришлось отвечать ни «да», ни «нет» по той простой причине, что он их не задавал. Только при первой встрече смерил Германа с головы до ног полужалостливым-полупрезрительным взглядом и прошел мимо, вероятно, убедившись в его умственной неполноценности. Но Герман плевать на него хотел.
Герман Вербицкий, человек с темным прошлым, неизвестной национальности и непонятных убеждений.
«Ему двадцать семь лет», – сообщила Лера за ужином, заметив алчные взгляды, которые Нора исподтишка бросала на эльфа.
Ужинали они здесь же, в общей столовой на первом этаже Барака. Расставленные в шахматном порядке столики на четверых. В центре каждого столика, рядом с перечницей и солонкой, небольшая вазочка с полевыми цветами. На окнах длинные плотные портьеры, добавляющие уюта и по вечерам создающие впечатление полной изоляции от внешнего мира. Светильники с матовыми плафонами. Хорошая белая посуда, ничем не напоминающая общепитовское убожество советских времен. Ламинированный пол. Чистота.
«Двадцать семь? – переспросила Нора, обдумав услышанное. – Ну, прекрасно. Вся жизнь впереди».
Лера жевала маринованный огурчик, смотрела на нее и улыбалась, щуря уголки глаз.
«Он тебе нравится».
«Нет. Интерес и симпатия – разные вещи».
«Интерес часто перерастает в симпатию».
«Часто, но не всегда. К тому же… ему двадцать семь, а мне тридцать семь, Лера. Я еще не выжила из ума».
Герман, судя по приготовлениям, мечтал поужинать в одиночестве. Выбрал столик в самом дальнем углу, разложил вокруг тарелки кучу всяких полезных