Он обернулся и поглядел на церковь, где отслужил погребальную службу и повенчал их с Милли – именно в таком порядке – пастор Мэнтон.
– Ну а что, парень, мне оставалось делать, кроме как жениться на ней, после того как Эви привела ее к нам беременную? Это уж порядком лучше, чем работный дом. Милли назвала его в честь тебя, и это помогло маме, точно говорю. Так что, как я уже сказал, что мне еще оставалось делать, да и какая, к черту, разница? Эх, Тимми, это все какой-то бардак, правда? С твоими оловянными солдатиками было проще, приятель.
Он взглянул на пейзаж, окружавший его: холмы, скрывавшие истонскую шахту Оулд Мод, холм у Корявого дерева. Он снял свой рюкзак, нагнулся и отряхнул надгробный камень от снега. Он провел рукой по надписи, высеченной отцом: «Тимми Форбс 1897–1913».
– По крайней мере, ты со своими оловянными солдатиками и своим марра. – Он кивнул, поприветствовав Тони, который лежал рядом с любимцем их семьи. Ему было приятно думать, что они вместе скачут на галловеях, своих любимых шахтерских лошадках, по полям иного мира, а не этого, сошедшего с ума. – Плохо было, да, Тони, дружище? Но они привезли тебя после Марны обратно, в Истерли Холл. Ты захотел почувствовать запах бекона в ту ночь, когда умирал, – так наша Эви сказала. И она приготовила его тебе, и ты умер, пока рядом с тобой сидела твоя мама. Я благодарю того идиота, который считает себя Богом, за это. Столько лет жизни остались непрожитыми вами двоими, эх… Может, те из нас, кто останется, смогут прожить их за вас, если… – Он остановился.
У надгробных камней стояли банки из-под джема с остролистами. Вода уже замерзла, но стекло еще не треснуло. Джек клялся, что не заплачет, но все же плакал, очищая камни от снега до тех пор, пока его руки не стали совсем красными, мокрыми и онемевшими.
Он достал оловянного солдатика, которого купил в Саутгемптоне, из кармана и положил его рядом с банкой из-под джема.
– Не похож на тех, которых ты раскрашивал, но он хотя бы точно всегда будет здесь, даже если меня не будет. Но слушай, Тимми, я должен тебе кое-что сказать, это непросто, и я не знаю, что ты об этом подумаешь, но мне сложно продолжать ненавидеть щенка Ублюдка дальше. Знаю, знаю, паренек, но думаю, что та тележка, которая убила тебя, могла бы сорваться в любом другом забое, на любом другом уклоне. Я ударил его на передовой, когда он не позволил мне пойти искать тело Марта, но он ничего не сделал, хотя мог застрелить меня. Именно тогда я почувствовал…
Он подождал секунду, ожидая разрешения отпустить ненависть, которую он чувствовал к Оберону, хотя прекрасно знал, что чертовски глупо с его стороны ждать, пока раздастся голос с небес и даст его. Он еще раз хлопнул рукой по надгробию, поднял свой рюкзак и провел ледяной влажной рукой по лицу. Ветер начал подниматься. Понял ли Тимми?
– Мы не марра, понимаешь, мы с ним, но мы что-то. Может быть, дело просто в том,