«Пленник царизма» в ссылке, кроме чтения и сочинительства, предается занятиям охоты и спорта, утки и зайцы никогда не исчезают с его обеденного стола. Когда мать предложила похлопотать о переводе его в какой-нибудь сибирский город, он ответил решительным отказом – здесь было уютно и сытно.
О ленинской ссылке народ сочинил следующий анекдот.
Шушенское. Надежда Константиновна ночью будит мужа:
– Володя, давай?
– Что ты, Наденька, услышат.
– Ну, Володя, мы потихоньку.
– Да нет, перегородки тонкие.
– Прошу тебя, мне очень хочется!
– Ну, ладно, только тихо-тихо: «Вихри враждебные веют над нами…»
Эмигрант
Ленин 13 июля 1900 года выехал из России в Швейцарию. Он отправлялся в эмиграцию уже сложившимся 30-летним революционером, побывавшим в тюрьме и ссылке, имея немалый теоретический багаж и политический опыт. Он приехал не продолжать 20-летнюю работу группы «Освобождение труда», а как новый потенциальный вождь социал-демократов.
Живет Ленин в августе 1900 года в крестьянской домике под Женевой вместе с Александром Потресовым, который писал о нем: «Его полукалмыцкое лицо с выдающимися скулами сияло уверенностью, жизнерадостностью и остроумием. Знаменитый прищуренный глаз оживлял это подвижное лицо, придавая ему оттенок хитрости. Ленин громко хохотал, изрекая безапелляционные приговоры, но больше выспрашивал, чем говорил, по свойственной ему всегда манере».
В 1904 году в Женеве оказалась Ариадна Тыркова-Вильямс и решила навестить свою школьную подругу Надю Крупскую, которая теперь была замужем за «одним из эмигрантских журналистов» Лениным, которого Ариадна увидела в этот день впервые. Она вспоминала: «После ужина Надя попросила мужа проводить меня до трамвая, так как я не знала Женевы. Он снял с вешалки потрепанную кепку, какие носили только рабочие, и пошел со мной. Дорогой он стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, напала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик и не давал мне спуску, тем более что мои слова его задевали, злили. Его улыбка – он улыбался, не разжимая губ, только монгольские глаза слегка щурились – становилась все язвительнее. В глазах замелькало острое, недоброе выражение… Я еще задорнее стала дразнить Надиного мужа, не подозревая в нем будущего самодержца всея России. А он, когда трамвай уже показался, неожиданно дернул головой и, глядя мне прямо в глаза, с кривой усмешкой сказал:
– Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.
Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.
– Нет. Я вам в руки не дамся.
– Это мы посмотрим.
На этом мы расстались. Могло ли мне прийти в голову,