Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт. Рассел Хобан

целя в его сына БоазЯхина, в ком уже засели две стрелы, и он прыгал на колесо.

      – Другого больше не будет, – произнес Яхин-Боаз. Не будет больше великого темного колеса мирового плеча, отворачивающего от него. Он засмеялся и почувствовал над собой тепло своей нагой матери. – Это уже ничего, – сказал он ей, пока она раскрывала свои ноги-ножницы и опускала на него свой вес. Лезвия охватили его пенис, когда он втолкнул его, надежно и уютно, поглубже в свою жену. – Мир вновь, я вновь, – произнес он. – Другого больше не будет.

      Он проснулся: Гретель лежала отчасти на нем, положив голову ему на грудь. Ее слезы были влажны у него на коже. Как я здесь? Кто она? – думал он, целуя ее влажное лицо. Что я делаю с ней? Из сна своего он не помнил ничего. В уме у него была память о воскресных поездках, когда он сидел между отцом и матерью, с ужасом глядя, как угасает свет солнца. На таких прогулках в машине его вечно тошнило.