– А розовые чайки?
– О них я ничего не знаю.
О розовых чайках впервые поведал миру возвратившийся из полярной экспедиции английский моряк и исследователь Росс. Было это в начале XIX века. К тому времени до последнего птенца были уже скормлены свиньям обитавшие на Маскаренских островах нелетающие птицы дронты, подходило к концу истребление бескрылой гагарки, а о розовых чайках ещё не знали ничего. Посмотреть на выставленные в Британском музее чучела розовых чаек приезжали люди из разных стран. Удивлялись, восхищались: казалось, оперение этих птиц залито лучами восходящего солнца – в такой нежно-розовый цвет окрашены грудь, брюшко и голова чаек. Многие стремились к встрече с этой таинственной птицей, чтобы узнать, где она гнездится, куда улетает на зимовку. И только годы и годы спустя на эти вопросы ответил советский зоолог Бутурлин. Стало известно, например, что зимовать она улетает с берегов Колымы и Яны не на юг, а ещё дальше на север. Там, в тёмных разводьях Ледовитого океана, вместе с моржами и тюленями проводят розовые чайки полярную ночь – зиму.
– Они держатся стаями или поодиночке?
– Тебе уже интересно. А если я скажу, что во время перелёта птиц ты можешь увидеть розовую чайку в наших краях, это интересно?
– Конечно.
– Теперь ответь мне: кто в тайге самый храбрый?
– Медведь. Этот зверь никого не боится.
– Неверно. Просто медведь большой и сильный. А трусишка он – другого такого поискать нужно.
Жила у нас на самом краю посёлка женщина. Были у неё в хозяйстве поросёнок и телёнок. Женщина держала их в сарае. У двери бочка с помоями стояла, вёдра, лопаты, а за перегородкой находились поросёнок с телёнком. И повадился в тот сарай медведь ходить. Откроет дверь, наестся из бочки и тихонько возвратится к себе в тайгу.
Как-то пришла женщина с работы и вдруг вспомнила, что поросёнок не кормлен. Подхватила она ведро – и в сарай. А там как раз мишка лакомится. Глядит хозяйка, дверь открыта и кто-то за ней возится. «Опять телёнок верёвку порвал и до бочки добрался», – подумала она.
– Вот я тебе! – и двинула изо всех сил медведя в косматый бок. Да ещё крикнула: – А ну марш отсюда! Кому говорят?
Что здесь стряслось! Медведь испугался так, словно по нему сто охотников из ружей выпалили. Рявкнул, свалил на пол бочку да в окошко. Стекло разбил, голову просунул, а дальше пролезть не может. Тогда он поднатужился, раму вырвал и так с рамой на шее убежал в тайгу.
Разве можно после этого медведя храбрецом называть?
А вот летом где-нибудь у глухого ручья можно встретить голенастых птенцов кулика-черныша. Они меньше теннисного шарика, и не то что медведь – бурундук или белка могут запросто их съесть, но именно этих малышей я считаю самыми большими храбрецами в нашей тайге.
Обычно их родители облюбовывают себе под «дом» старое гнездо дрозда или кедровки. Чуть поправят подстилку, отложат четыре крупных яйца и принимаются их высиживать. Вскоре появляются маленькие куличата. Теперь их нужно опустить на землю, а до земли метра три. Прыгать – любой побоится, а лазить по деревьям, как дятлы или поползни, кулики не умеют. Но куличата сразу же, чуть только обсохнут, подходят к краю гнезда и смело бросаются вниз. Летят медленно. Пух им вместо парашюта служит. Приземлятся на длинные ножки – и в путь.
До озера далеко. Километр, а может, и больше. Но куличатам ничего не страшно. Случится канава – переберутся через канаву, встретится ручей – переплывут ручей, увидят лису – за камушки, кусочки коры, сухие веточки спрячутся. Ни за что лисе их не найти.
К концу дня куличата у озера. Немного отдохнули и давай мошек гонять.
А знаешь ли ты, где зимой снегири, кедровки, птички синички ночуют?
– Почему не знаю? В дуплах. Куропатки, рябчики, глухари – эти под снегом, а остальные в дуплах.
– Но ведь удобных дупел не так и много. Птички же по тайге стаями летают.
Я как-то этим вопросом заинтересовался и вдоль речки проверил все дупла. В двух белки-летяги живут, в трёх дятлы обосновались, да ещё в одном поползень квартирует. И всё. Остальные дупла пустые. Стал я посреди тайги и думаю: «Куда же это все птицы подевались? Весь день над головой мельтешили, а сейчас словно в воду канули».
А рядом на болоте – дерево не дерево, куст не куст, урод лиственничный какой-то. На нём веток! Может, тысяча. И каждая чуть толще соломинки. Обычно лесники такие кусты-деревья ведьмиными мётлами называют. И из этой «метлы» на меня глаз смотрит. Чёрный такой, внимательный. Я сучок поднял и в него запустил. А из куста-дерева кедровка выпорхнула. На соседнюю лиственницу села и давай ругаться. Что, мол, такой-сякой, сучками бросаешься, спать не даёшь?
Чуть в стороне стоит дерево, похожее на трезубец