…Оранжевое солнце подмигнуло Филиппу.
Радость владыки Рима усилилась, словно его усыпало осколками радуги (на небе не было ни единого облачка, не говоря уж о грозовых тучах). Молочный туман и сладостный дурман окутали все извилины и серое вещество его мозга.
*****
День уже давным-давно переломился и стал, поспешая, уходить в вечер.
Но солнце ещё никуда не спряталось. Оно сверкало во всю свою вечернюю мощь и не хотело сдаваться на милость победителя. Даже начав заходить, оно багровило полнеба, а потом покрыло янтарём толстую полоску свода, сверху примыкающего к горизонту.
Изредка наполненные ветром облака, словно паруса, несли свои воздушные тела-посудины по небесной лазури и прочему небесному разноцветью.
Филипп соскочил с коня и двинулся по аллее, с обеих сторон которой издавала свой манящий эфирный дурман хвоя вечнозелёных кипарисов. Пронзённый и пропитанный этим ароматом, император присел на корточки, потом пятой точкой на скрещённые ноги и двумя руками рефлекторно провёл по лицу, словно оглаживая или имитационно омывая его от пота и пыли. До того плотно сидевшая на голове диадема, будто случайно задетая вертикальная доминошка, нелогично сползла вправо (а может, и влево) и готова была вот-вот свалиться на землю к ногам, но мужчина успел ухватить её за золотой лавровый лепесток.
«Матерь Божья! – подумал властитель Рима о головном уборе далёкого царя-предшественника, вглядываясь в инсигнацию и одновременно вспоминая профиль Каракаллы на монете с названием антониниан. – Корона, которая только что возлежала на мне, морально устарела! Она ровно такая, как на макушках первых римских царей, а ведь император Каракалла давно придал этому знаку высшей власти особую остроту, ускоренный взлёт, а не свободное падение. Кроме остроты и взлёта, ещё и современное звучание! Друг Каракалла носил иной фасон! Завтра же закажу новую. В истории я должен остаться в лучистой, как диск солнца, диадеме».
Цепочка ассоциаций возникла потому, что в детстве Филипп по долгу вертел в руках «двойной денарий», эту «деньгу Каракаллы», и в память мальчика навечно врезался образ головного убора, водружённого на затылок властителя Рима тех времён. Пацан – что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не выбьешь! Сейчас этот образ как раз и всплыл: голова Каракаллы в короне с высокими заострёнными кверху лучевыми шпилями.
«Ах, не забыть бы такую же диадему заказать! – думал Филипп, пытаясь зарубить это себе если не в мозгу, то на носу. – Не старую же лавровую рухлядь всю оставшуюся жизнь носить, пусть она и из золота высшей пробы!..