Йос широкими шагами пересек мостик и протянул капитану длинную жилистую руку.
– Майер, прости, – сказал он, глядя капитану в глаза. – Я раскаиваюсь в том, что произошло. Я все понимаю… Я не прошу, чтобы ты все забыл, но…
Голос штурмана упал. Он опустил голову.
– Майер, пожалуйста, будь нашим капитаном. Будто ничего не было. Ведь мы раскаиваемся, – посмотрел веско на остальных, – правда, ребята?
«Ребята» горячо поддакнули.
Майер посмотрел на протянутую ему руку. Поднял глаза на Йоса. Тот стоял перед ним, понурив голову. Ждал.
Медленно капитан протянул руку.
Питер с Коком зааплодировали. Капитан поднялся и обнял Йоса. Затем отстранил и всмотрелся в маленькие, глубоко посаженные глаза штурмана.
– Не горюй, – сказал капитан Йосу. – Будет и у тебя Троянец.
Тот вздохнул. Кок спешно вылез из капитанского кресла и нажал кнопку, восстанавливая габариты Майера. Бой-Баба попятилась к выходу – и налетела железной спиной на кого-то. Обернулась.
Позади нее согнулся, тряся отдавленной ногой, инспектор – этот, как его, Электрий. От него разило дорогим одеколоном. За гримасой боли инспектор пытался спрятать разлитое по его гладковыбритому лицу торжество.
Люди внутри Троянца почувствовали вибрацию взлетающего корабля и подняли головы. Паутинные завесы высоко под сводами зала трепетали. Мягкий, пружинящий пол под ногами на мгновение замер и разошелся волной. Вода в бутылках и стаканах закачалась, выплескиваясь на подстеленные тряпки.
Несколько уже готовых к выходу человек в гермокостюмах кое-как поднялись на ноги и, придерживая друг друга, потащились к выходу. Все смотрели им вслед, выжидая.
Полуседая умирающая Мойра куталась в одеяло. Она сидела на коленях, одна в своем с мужем углу, под безмолвными, осуждающими взглядами соседей. В горле у нее саднило – и от болезни, и от криков. Казалось, Мойра только что пыталась поднять остальных, заставить помочь тяжелобольным. Уверяла всех, что «началась эвакуация», что астронавты «сейчас вернутся и всех-всех заберут».
Она ниже опустила голову, встряхнула лохмами, чтоб упали ей на лицо, чтоб никто не видел ее глаз. Ее обманывали часто, но никогда еще она не обманывала других. Грудь ей жгло – и от стыда, и от болезни.
Ушедшие наконец вернулись, качая головами. По толпе пронесся вздох. Чей-то голос тоненько заныл и тут же смолк, оборванный ударом кулака. Остальные сидели, глядя перед собой, и молчали. Никто не смотрел на Мойру – а некоторые специально подвинулись так, чтобы сесть к ней спиной. Она ничего не сказала.
Плеча коснулась рука. Она обернулась. Муж.
Опираясь о плечо Мойры, лаборант тяжело опустился на колени и сел рядом с ней на расстеленные тряпки. Провел трясущейся рукой по засаленному тарполину.
– Грязь какая, – прохрипел он. – Сидим тут, как свиньи, в собственном дерьме…
– Где ты был? – не оборачиваясь,