– Кто сказал, что я хочу в совет, отец? – упрямлюсь я. Слышу за спиной мамин вздох. Она очень переживает, когда мы с отцом ругаемся, а делаем мы это крайне часто.
– Я сказал, – отрезает он, буравя меня холодными серыми глазами. – Или ты хочешь всю жизнь прозябать в клубах со шлюхами и наркодилерами в обнимку?
Отец выжидающе смотрит, думает, что я что-то отвечу, но я молчу. Тогда он делает широкий шаг ко мне и хватает меня за воротник рубашки. С силой тянет на себя, и мы оказываемся нос к носу. Глаза у него отвратительные. Водянистые. Отец смотрит с неприязнью, будто я кусок дерьма.
Так он и считает.
– Не опозорь меня, крысеныш, – шипит он, дергая воротник так, что мне становится нечем дышать. – Снова.
Он резко отпускает меня, и я шумно выдыхаю. Мои глаза мечут молнии, я хочу ударить отца. Но не могу себе этого позволить. Только не при маме. Чувствую, как под кожей ходят желваки, руки сжимаются в кулаки, но я выдерживаю его нападки и по-прежнему молчу. Отец вздергивает подбородок.
– Молчишь? Это правильно. К вечеру будь готов. Синтия. – Он обращается к матери, которая все еще копается в моих вещах. – Идем, нужно уладить кое-какие дела. И хватит ему потакать. Из-за тебя он стал таким никчемным.
Отец разворачивается и покидает комнату, мама идет за ним, без слов. Когда дверь за ними закрывается, меня охватывает неконтролируемое чувство гнева. С криком сметаю все со стола, пинаю предметы, валяющиеся под ногами, и представляю, как разбиваю отцовское лицо чем-то тяжелым. Но потом понимаю – это лишь доставит ему удовольствие.
Значит, нужно сделать то, чего он так боится.
(Джед)
Труп уже в багажнике.
Я аккуратно вытираю белоснежным полотенцем окровавленные руки, а затем кидаю его прямо на тело. Останки принадлежат Ричарду Иллису, промышленному магнату, заказанному его же женой. Бедняжка обнаружила, что Ричи изменяет ей, и решила поквитаться. В итоге он мертв, а она забрала все, чем он владел, в том числе место в совете Акрополя. Мое дело закончено, поэтому я намереваюсь растворить труп в кислоте и забрать деньги, что мне причитаются.
Убивать трудно лишь в первый раз. Затем все это превращается в рутину, чувство сострадания растворяется, тонет в крови, и каждое следующее убийство становится не таким значимым, как предыдущее. В итоге – границы стираются, и человеческая жизнь не стоит ничего.
Моя мать считает, что у меня психоз. Какое-то время после того, как я решил стать киллером, она постоянно говорила о специальных учреждениях, где меня могли бы вылечить. Я никогда бы не причинил этой женщине физического