Можно сказать еще одним способом: сценарий – это комикс без картинок: картинки тоже пересказаны словами.
Все, что требуется от любого читающего – это лишь капелька зрительного воображения. Тогда читатель будет читать текст – а перед глазами его будет кино. Важнейшее из искусств. Пир духа.
Со своей системой смешных условностей.
Если мы напильником стирали грань между городом и деревней – почему бы не стереть грань между прозой и кино? Так что не стреляйте в пианиста – он бренчал по костям, как умел.
1. Заброшенный аэродром – кладбище старых военных самолетов.
Бомбардировщик с выбитым остеклением фонарей, спущенные баллоны шасси, звезды на фюзеляже, отодранная обшивка.
Другой: отрезанные плоскости и хвост лежат на бетоне отдельно.
Третий: пустые пулеметные прорези в кабинах стрелков.
Трава меж бетонных плит, грязь и хлам под колесами: сигаретная пачка, разбитая бутылка, обрывок газеты.
Бесконечные ряды останков – некогда грозных самолетов.
По бортовым номерам и звездам – надписи мелом, кирпичом, аэрозольной краской: «хуй», «Биттлз», «Света + Саша = любовь», свастика, мегендоид, пацифистский знак.
Тихо возникает мелодия.[1]
2. Музыка эта звучит в черном роскошном «Мерседесе&600» – он приближается издалека по бетонной полосе вдоль ряда самолетов.
Приблизившись, «мерс» сворачивает и встает на просторной площадке: там уже несколько десятков модных машин: «БМВ», «Порше».
Машины стоят двумя группами, между ними – проезд к огромному ангару из рифленой жести.
Из «мерса» выходят четверо – две кожаных куртки, красный пиджак, деловой костюм – и идут к двери в воротах ангара.
На ходу – красный пиджак – в радиотелефон:
– Сегодня забит. Кинь стрелку на десять утра.
У дверей лениво стоят двое в камуфляже, с десантными «Калашниковыми». Деловито-разрешающе кивают входящим.
3. Внутри ангар полутемен и завален хламом вдоль стен. Середина пуста и ярко освещена несколькими направленными прожекторами.
В центре – приподнятая на полметра площадка вроде боксерского ринга: закинута брезентом, ограждена свисающим тросом меж угловых стоек.
Вокруг площадки – около сотни человек, в основном молодые крепкие мужчины. Стоят кучками, переговариваются, курят, шутят. Некоторые сидят – скамейки, раскладные и канцелярские стулья, несколько офисных кресел.
Двое заключают пари:
– Десять штук на Лелика против шести – идет? – Бьют по рукам.
Обрывки разговоров в толпе:
– …Вежливо говорю: ребята, можно посмотреть, кто за вами?
– …Ну-ну. Они на автоплощадку в Одинцово два танка поставили.
– …Счетчик уже вдвое настучал.
4. Под трос на площадку с противоположных сторон ныряют два коротко стриженных атлета в майках. Встают поодаль друг от друга, белозубо улыбаются в стороны публике, приветственно машут рукой.
Зал бурно приветствует, свист, аплодисменты:
– Лелик, давай!
– Видел шею?
– Джек! Джек!
– У него девятнадцать боев, понял?
Кадр отъезжает: каждый атлет в другой руке держит на поводке пит-буля, в ошейнике и попонке – один в красной, другой в синей. Собаки, напряженно глядя друг на друга, тихо рычат.
Атлеты, разойдясь по углам, сдергивают с собак попонки и дуэлянтским жестом швыряют в публику сторонникам. Присаживаясь на корточки, науськивают собак:
– Лелик, мальчик, хороший мальчик… не подведет…
Похлопывая по боку, шепчет псу на ухо:
– Съешь его, Джеки, он цыпленок, съешь!
Снимают с псов ошейники и, держа в пятерне за холку, сводят.
Псы грызутся.
Публика следит с азартом.
Человек из черного «мерса&600», в офисном костюме, – лет тридцати пяти, крепкий, с лицом бандита – сидя в кресле, соседу:
– Я за него двадцать шесть штук отдал в Лос&Анджелесе. Его отец знаешь кто? – Цезарь&2&ой.
Один из псов, похоже, побеждает.
Атлеты растаскивают их. Осматривают, ободряют.
Следующая схватка.
Сосед босса из «мерса», главарь второй группировки, в смокинге, худощавый, с тонким бледным лицом садиста, нервничает:
– Джек стоит на ногах, как кошка… вынослив. Пять минут продержался – все, будь спок, понял.
Псы грызутся. Джек начинает побеждать.
Группировка бледного шумно ликует:
– Дави его!
– Делай!
Псов растаскивают. Клыки, пена, ярость.
И тут Лелик