Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965. Дмитрий Львович Медведев

отнеслись к избытку документов, тем самым подтвердив замечания Ривза и Люса. Опираясь на мнение вершителей судеб книжного рынка, Ривз настоятельно рекомендовал автору «интегрировать все речи и документы в текст повествования», а цитаты «свести к минимуму» (выделено в оригинале. —Д. М.)¹⁸⁹. Более того, Ривз потребовал переделки всего произведения, с отказом от того, что Черчилль считал своим ноу-хау и за что с такими усилиями боролся.

      По мнению личного врача нашего героя, «Уинстон не желал слышать критических замечаний», и все, в чем он нуждался, это в «подбадривании»¹⁹⁰. В действительности отношение Черчилля к критике было более сложным и амбивалентным. С одной стороны, он искренне ждал комментариев, с другой – также искренне не хотел их принимать. Особенно, когда речь шла о столь серьезных правках, связанных с изменением первоначальной концепции. Черчилль был уязвлен подобными предложениями, покусившимися на его творческий метод. Однако, понимая, что с поступившими замечаниями придется что-то делать, он сообщил Ривзу, что открыт для предложений по коррекции¹⁹¹. Когда же Ривз продолжил настаивать на серьезных переделках, Черчилль ответил, что «об изменении всего формата произведения не может быть и речи». Он направил Ривзу главы новой, «почти финальной» версии, сопроводив их следующим комментарием: «Прошу тебя, дай свои предложения о сокращении документов и речей. В новом тексте внесены значительные правки. Мой метод состоит в том, чтобы опираться по мере возможности на подлинные документы. Пожалуйста, перечитай все с самого начала»¹⁹².

      Ривз ответил через несколько дней, сказав, что первые пять глав новой версии «абсолютно совершенны». Если остальные главы будут отредактированы в том же ключе, тогда у него больше нет возражений¹⁹³. Денис Келли также сообщал, что после переделки книга стала выглядеть «значительно лучше»¹⁹⁴. Черчилль, безусловно, переписал текст. Однако, учитывая, что в целом структура произведения с опорой на «подлинные документы» в значительной степени сохранится, не исключено, что и Ривз сбавил обороты и смягчил позицию.

      Ривз был не единственным, кто высказал замечания. Свое мнение также озвучил Исайя Берлин. Ему не понравились две главы, описывающие события 1920-х годов. Он счел их «слишком эпизодичными и хрупкими» в подготовке читателя к «более жуткой истории восхождения Гитлера»¹⁹⁵. Берлин предложил либо полностью убрать неудачные главы, либо подвергнуть их значительному сокращению. Берлина поддержали Норман Брук и Десмонд Флауэр. Другие читатели рукописи придерживались иной точки зрения. Издатель The New York Times Артур Хейс Сульцбергер (1891–1968) считал, что эти главы категорически нельзя исключать, поскольку они представляют «горький урок для изучения сегодня». Его поддержал (независимо) Эмери Ривз, находивший материал «превосходным», а также «существенным для понимания дальнейших событий». В пользу написанного текста выступил и Генри Лафлин, объяснявший, что американцам немного известно об