– Вахтенные!!! Проводить гостей с корабля! Боцман! Базар на палубе!!! Повторится – повешу!
Несколько ошарашенные и сбитые с толку такими проводами, делегаты партийной организации кучкой спустились на причал. Они не учли одного – застарелой ненависти офицеров к любым политработникам и партсобраниям.
– Пр-риготовиться к отходу! Старшине второй статьи Бубнову – сутки ареста! Снять ремень и в трюм мерзавца!
Оплеванные коммунисты развернули митинг на стенке.
Возвращавшийся Ольховский со свернутым в трубочку листом вежливо с ними поздоровался, подозрительно взглянул на знамя и поднялся на корабль.
– Товарищи! Мы выполнили свой рабочий долг – вы можете продолжать ваш исторический рейс!
– Вам надо бороться с несознательностью и угнетением некоторых офицеров, товарищи!
– Я тебе покажу угнетение офицеров! – не выдержал Колчак и приласкал наган в кармане плаща. – Я тебе покажу семнадцатый год! – И напоказ переложил наган из правого кармана в левый. – Своей рукой шлепну… в самую патоку. (Ну и слова у меня, подумал он со злой смешинкой. Откуда что выскакивает.)
Вылезший вместе с матросами наверх Груня обнажил маузер и теперь растерянно поводил опущенным стволом, не зная, на кого его направить.
– Отберите у придурка ствол! Еще у него маузер увижу – руки оборву!
Груню мягко обезоружили и пихнули вниз:
– Вали от греха подальше.
– Отдать кормовой!
С причала раздалось:
– Вставай, проклятьем заклейменный!..
– Не дождетесь! Импотенты! Отдать носовой! Радист – музыку на отход: погромче!
– Весь мир насилья мы разрушим!..
– Если вы совсем устали – сели-встали!!! сели-встали!!! – оглушила трансляция: маркони научился понимать музыкальные потребности начальства.
– Мы наш, мы новый мир построим… – слабо доносилось с берега.
– Соблюдайте правила движе-ни-я!!! – трубно крыли рупора.
Музыкально-идеологическая дискуссия возбудила незатейливое ржание команды. Битву за умы можно было считать выигранной.
– Лоц-ман! Где твое место на отходе?! старый болтун… В рубку его!
И, убедившись, что Ольховский на мостике, Колчак прислушался к сердцу, споткнулся о комингс и направил шаги в медизолятор: пить бром и валерьянку.
Заполировав их стопкой спирта, отмякнув и успокоившись, он сказал доктору:
– Чем дальше, тем больше из всех деталей туалета на людях мне нравится пеньковый галстук. Нет? Коммунизм хорош как Раскольников с топором – капитализм пугать. Нет хуже царя, чем вчерашний раб. Коммунизм прекрасен, но только в угнетенном состоянии. Идеалу положено оставаться идеалом.
– Николай Павлович, – с предельной мягкостью возразил Оленев, – я боюсь, что вы неправы минимум четырежды.
– Это как?
– Во-первых, вы зря волнуетесь. Во-вторых, какая разница, что они говорят, главное – они нас отремонтировали как родные, быстро