Хотя и явь к тому времени изрядно сгустилась и представала все более замысловатой. В первую же неделю работы в новом качестве я сполна познал разницу между функциями разводящего и руководящего. Если будучи простым манагером я проводил время неторопливо и предсказуемо, развлекаясь «Блатной правдой», посиделками в интернете и разговорчиками о «Кайфонах», терпеливо дожидаясь обеда, а затем и окончания трудодня, то отныне все стало совсем не так. Целыми днями я совещался на совещаниях, заседал на заседаниях, регулярно бывая и на выездных сессиях в «Kresty», где вместе с начальниками смежных отделов мы проводили длительные и развернутые беседы с внутренними манагерами. Ситуация осложнялась тем, что именно в ту осеннюю пору внутренние манагеры вздумали бунтовать, заявляя о своих правах все громче и борзее и требуя улучшения условий труда. Козырь же требовал уже от нас установить, кто занес в «Kresty» эту заразу: свободолюбивые настроения, снижающие качество работы приносящих деньги заключенных.
Надо сказать, только тогда я проникся сочувствием и даже пониманием Минора Камоныча, осознавая, чем была обусловлена извечная его пасмурность и небритость. Уже и за собой я улавливал нотки хмурости, хотя первые дня три все это здорово захватывало меня, подобно былой новизне от чтения «БП». Высиживая на совещаниях в офисе, равно как и на выездных сессиях в «Kresty», я старательно слушал, кивал и вникал, получая множество сведений как о сравнительно честном отъеме денег у населения вообще, так и о мобильных разводко в частности. Прилагался, однако, и еще один бонус: в полном объеме открывался мне малознакомый прежде языковой пласт, поскольку в «Kresty» общаться приходилось по большей части с ровнями по статусу, боссами здешних представительств РЦСЧОДН, Шершавым и Крылатым. Последнего, как рассказывал мне однажды по дороге в «Kresty» шеф «ЖКХ-технологий», величали так за несколько удачных побегов из исправительных учреждений по юности, причем никто долго не мог объяснить научно, как ему это удавалось. За такие выдающиеся качества и нарекли его в одних кругах Неисправимым, в других – Крылатым, лишь с годами второй вариант все-таки взял верх. Позже, правда, всплыло, что побеги Крылатого были лишены всякой жутковатой мистики или головокружительной романтики: дело было за богатыми заносами со стороны его еще преуспевающих в ту пору родственников. Героическое pogonjalo, так или иначе, за ним закрепилось.
В первые дни знакомства с Шершавым и Крылатым я отчаянно пытался их в самом буквальном смысле