Про ноги – оно, конечно, неприятно думать было, потому Иван Царевич раскрыл заветную котомку, что на плече у него висела, вынул из нее ломоть хлеба, шмат сала, соорудил наскоро бефф-брод, достал флягу и, вынув пробку, отпил пару глотков воды. И вдруг почудилось ему, будто зовет его кто, тоненько так да слова при том коверкает, словно издевается: «Икван Цваревич…»
Мотнул Иван – царский сын головой: послышалось, что ль, али во фляжке вода булькнула. Сызнова прислушался – тишина, ни живой души. Плечами пожал, взял с колена бефф-брод, рот раскрыл, есть, значит, изготовился, а тут опять: «Икван Цваревич… где твы? Обождвалась я уж вся…»
– Тьфу ты! – обозлился Иван Царевич и с тоской уставился на бефф-брод в руке. Потом опустил его обратно в котомку. Ну не дадут человеку спокойно поесть! Спрыгнул с дерева, оправил рубаху да огляделся. – Эй, кто здесь шутки шуткует, отзовись-покажись!
– Твут я-а-а! – протяжно так проквакал кто-то.
– Где?
– Твут! Твы чтво, слепвой? – возмутился голос.
– Не вижу! – завертелся Иван Царевич на месте. Вроде и нет никого. Может, на болоте кто сидит? – Ну, погодь у меня! – процедил он сквозь зубы и двинулся к болоту, треща ветками и хлюпая мягким мхом. И тут…
– Здравствуй, Икван Цваревич!
Замер тот, словно в стену лбом уткнулся. Глядь – сидит у самого болота лягушка по колено ростом, глазки ему строит да стрелу его в лапе вертит.
– Бр-р-р! – помотал Иван Царевич головой, глаза протер. Ан нет, не привиделось ему: сидит, проклятая, где сидела.
– Квак твы неквежлив, Икван Цваревич! – пожурила его лягушка.
– Я?! – опешил от подобного Иван – царский сын.
– Твы!
– А… ты кто?
– Любовь твоя, Квасилиса Ква… Кощ… тьфу, ирод бестволковый, совсем запутвал! Цваревна я, Квасилиса.
– Да ну?! – не поверил лягушке Иван Царевич. Больно уж на Василису не походила эта мерзкая жаба. Конечно, Иван Царевич, не знал, как выглядят Царевны Василисы, но эта образина уж совсем на нее непохожа была. Вот ни столечка! – А не врешь?
– Да чтвоб мне проквалиться в болотво! Твоя стрела?
– М-м-м, – в сомнении замялся Иван Царевич, дергая нижнюю губу. Вроде как его – не отвертишься. Вон и меточка на ней закорючкой, наподобие «И» вычурной.
– Твоя, твоя! – сунула ему в руки лягушка-Василиса стрелу. – Бвери!
– Ох, спасибо! – обрадовался Иван Царевич и поклонился лягушке