«Тверь. Мучной кризис обостряется с каждым днем.
Симбирск. В городе совершенно нет ржаной и пшеничной муки.
Харьков. Подвоза муки и зерна в Харькове нет, <…> положение очень серьезное.
Курск. В городе мучной кризис.
Кологрив Костромской губернии. Город переживает мучной кризис.
Новгород. Со вчерашнего дня, за неимением пшеничной муки, в городе прекращена выпечка булок.
Житомир. Вследствие мучного кризиса постановлено немедленно ввести карточную систему…»
Положение продолжало ухудшаться буквально с каждым днем. Старая власть теряла все нити управления и контроля над ситуацией. Вождь большевиков В. И. Ленин, выступая перед молодыми социал-демократами в Швейцарии, в речи, написанной 9/22 января, сделал вывод: «Европа чревата революцией. Чудовищные ужасы империалистической войны, муки дороговизны повсюду порождают революционное настроение, и господствующие классы – буржуазия, и их приказчики – правительства, все больше попадают в тупик, из которого без величайших потрясений они вообще не могут найти выхода»[1].
Как мы видим из сообщений русской прессы, в этих условиях в России все предпосылки революции созрели в полной мере. Революционная ситуация в стране сложилась очень быстро. Руководство страной разложилось. Ему не верили даже монархически настроенные граждане. Авторитет царя и царской семьи резко упал из-за распутинщины, из-за постоянной смены министров, из-за явного непонимания происходящего. Кризис верхов был столь глубоким, что выход из него дворцовым переворотом или полумерами был невозможен. Политическая готовность населения была такова, что у самодержавия не осталось сторонников. Необычайно ясно ощутив глубину пропасти, к которой подошла Россия, народ решил взять свою судьбу и судьбу страны в собственные руки.
Либеральный журнал «Вестник Европы», декабрь 1916 г.: «На стороне правительства нет ни одной законодательной палаты, ни одного сословия, ни одной партии, кроме безнадежно и быстро тающей группы крайне правых, ни одного органа печати, кроме содержимых на казенные средства, ни одной общественной организации, кроме окончательно дискредитированных союзов, именующих себя монархическими, но менее всего служащих истинным интересам монархии».
«Вестник Европы», январь 1917 г.: «Условия внутренней жизни России в начале наступившего года еще более тяжелы, политический горизонт еще более мрачен, чем год тому назад… Движению власти назад соответствует столь же решительное движение вперед, охватившее не только большинство Госуд. думы, но и большинство Госуд. совета (в прежнем его составе), отразившееся в среде объединенного дворянства, в целом ряде общественных организаций, в широких кругах населения».
«Русское Слово» от 2/15 марта 1917 г.: «Первые признаки уличного движения в Петрограде обнаружились вечером 23 февраля. Движение началось на окраинах города, главным образом, на Выборгской стороне, где в этот