Дед мой на фронте находился с первых дней почти, сыновья его старшие тоже воевали – прадед остался за главного из мужиков. На войну его не взяли – по возрасту и по болезням. Прадед к тому времени сдал сильно, из дома не выходил – ноги не слушались. Году в сорок втором он совсем уже ослеп, стал почти беспомощным, многое забывал, путался… Легко, к примеру, поддавался на детские шутки, принимая крошки табака, которые внучата украдкой сыпали ему на бороду, за пронырливых клопов.
– Говорил я тебе, какие мы деду козни строили? – наконец собравшись с мыслями, не спеша продолжал отец, словно бережно окуная меня в стоячую воду далёкого прошлого. – Ну, конечно… Но, даже уличив нас с сестрёнкой в проказах, не злобился, и самым сильным ругательством в наш с Райкой адрес было: «Ох вы, проваленные». А чаще всего дед звал нас по-особому – зайками. Зимние вечера в деревне нередко похожи один на другой. За двойным окошком с намёрзшей ледяной коркой не углядеть ничего, только если дырочку ногтем процарапаешь, увидишь белый как молоко снег в лунном свете. Да и то, если ясно в небе. Чаще – темень, метель воет в трубе, подбегая с ближних полей, а может, и не метель вовсе, а волки, стаей промышляющие по окраинам села. Тогда волков было множество несчётное, и тянулись они в холода поближе к жилью, в надёже на какую-нибудь поживу. Лезем мы с Райкой к деду на печь, и что нас больше гонит – то ли страх, то ли холод, – неизвестно. «Что, испугались, зайки? – спрашивает дед, слыша, как карабкаемся мы на полати. – Бегите, бегите скорее сюда. Райка, егоза, не оборвись…» А мы с вопросом к нему сразу: «Кто это за оградой воет, деда?» Он отвечает: «Волчки, должно быть… За овцой, никак, пожаловали. Прогнать-то их некому». Мы дальше с расспросами: «А кто их должен прогнать?» Дед нам разъясняет: «Как кто – мужики, кто же ещё-то! Да только мужиков на селе сейчас и нет никого. Всех война подмела дочиста… Раньше как – в каждой семье и на каждом дворе мужики, да не по одному. А вместе соберутся со всей деревни – вот тебе и коллективное хозяйство. По весне выйдут всей артелью пахать да сеять… Ну, бабы, конечно, тоже в работе. Смотреть любо-дорого. На что хозяйство колхозное большое, и то в полном порядке содержали. Пашеничку (дед так пшеницу именовал) осенью сдавали в область на элеватор да себе в амбар засыпали то, что за трудодни выделено. Хором боярских не имели, но всякий хозяин прокормить мог семью не малую… А нынче что? Война всё перевернула, перепутала. Председатель колхозный, Кузьма Сергеич, воюет, сын его Петька воюет… Ох и гармонист же заядлый, этот Петька! Ни одной свадьбы без него не играется и у нас в деревне, и на другом берегу реки в Славинке – тоже. Так вот, с гармонью, он и ушёл. Девки, что холостые, провожали его – пели:
Брошу косу вдоль покосу,
Я не буду страдовaть.
Брошу милого, забуду,
Я не буду тосковать.
В поле жала и вязала
Я овёс зелёненький.
Три разка поцеловала,
Мил