Ну вот, шли годы, девчушка Жанна росла. Она была чудесной малышкой. Бывало, она мчалась вдоль нашей пыльной деревенской улицы, и заглядывала в каждую отворенную дверь, и махала людям, которые сидели в каждой хижине.
Она и ко мне заглядывала, помогала мне перемешивать хмель в старой дубовой бочке. Она навещала и Петера, священника, который жил со своей женой Игрейной, хотя священнику заводить семью не полагается. Она забегала к Марку, сыну Марка, маленького сына которого тоже звали Марк. Но она никогда не навещала Шарля, бейлифа, который, между прочим, мой свояк, – потому что помимо того, что он представитель закона, в нем доброты не больше, чем в сухой щепке.
Но из всех крестьян нашей деревни – а их было гораздо больше, не буду утруждать вас перечислением людей, которые не попали в этот рассказ, – Жанна больше всего любила старую Терезу.
Старая Тереза была чудная. Она ловила лягушек в лесных ручьях и собирала их кровь в склянки, чтобы давать ее людям, когда те заболевали. Она смотрела на звезды ночью и по тому, как они двигаются, могла предсказать тебе будущее. Она была, ежели честно, ведьмой. Но она была славной старой ведьмой и всегда добра к малютке Жанне.
И в один прекрасный день оказалось, что наша малютка Жанна такая же странная, как Тереза.
Я была там, когда на нее нашло в первый раз. Она носилась у меня по двору за Марком – сыном Марка – сыном Марка – и остановилась как вкопанная. Она точно одеревенела, и так и стояла, с закаченными глазами, а потом повалилась, словно и впрямь была полешком, которое кто-то толкнул. Она так и лежала на земле, и я видела, как тряслись ее худые ручонки и ножки, как стучали зубы.
Я до смерти перепугалась. Я закричала и бросилась за старой Терезой, потому что она одна не трудилась на поле. И мы обе склонились над малюткой Жанной.
Но вскоре припадок прекратился. Дыхание у нее было прерывистым, но она больше не тряслась. Тереза присела рядом с малышкой и приподняла ее. Подвела ей под голову свою морщинистую руку. Жанна открыла глаза. Старая Тереза спросила, что случилось, как она себя чувствует, всякое такое. Я тоже наклоняюсь, гадая, придет ли Жанна в себя. И тут Тереза и спрашивает: «А ты видела что-нибудь, малышка?» Не знаю, что она имела в виду.
Но наконец лицо Жанны проясняется, и она отвечает: «Я видела дождь».
И тут же, в этот самый миг над головой раздается раскат грома. Небеса отверзлись, и хлынул дождь.
Клянусь жизнью!
Я перекрестилась чуть ли не сотню раз и уже хотела бежать и рассказать всем, какое я только что узрела чудо, но Тереза ухватила меня за запястье.
У нее были выцветшие голубые глаза, у Терезы. И она крепко сжимала мое запястье. А потом сказала: «Никому не говори, что тут случилось». По ее морщинам ручьями стекал дождь. «Ни одной живой душе не говори. Даже ее родителям. Я сама разберусь с этим. Поклянись».
Слишком многого