Зато чаще стал звонить сын. У них там тоже тревожно, конечно, но до нас им далеко. Ввели масочный режим, оборудовали санитарные зоны, усилили бдительность и чаще стали мыть руки. По области у них тоже появилось несколько очагов, но места там всё больше дикие, населённые пункты находятся друг от друга на приличном расстоянии, так что, локализовать отдельный очаг труда не составляет. Тем более страшно ему было узнавать то, что у нас творится. Обычно, разговор начинался с очередного выговора за то, что мы в своё время отказались приехать к нему, пока была такая возможность.
Я отшучивался, а временами, вообще, огрызался. Ну, чего уже, ворошить старое? Кто же знал, как всё обернётся? И, кто мог предвидеть, что мы все лишимся работы и, что естественно, заработка? Тогда, самое главное для нас, была работа. Не хотелось садиться на шею сыну, у которого давно своя семья. Мне и сейчас этого не хочется, но, с высоты сегодняшнего положения, я понимаю, что и там можно было подыскать себе что-нибудь. Но вслух я, естественно, свою ошибку не признавал, и старался держаться бодрячком.
Смерть прочно обосновалась в городе. Из окна видно, как по городу снуют армейские машины с брезентовыми тентами, закрывающими кузов. Тенты зашнурованы наглухо, так что понять, что перевозится внутри, невозможно. Друг по телефону сказал, что это труповозки с армейскими похоронными командами. Напротив, в соседнем доме, в нескольких окнах круглые сутки горит свет. Не хотелось бы думать о плохом, но, пожалуй, там уже нет ничего хорошего.
Постучалась соседка и сказала, что полицейского поста возле подъезда нет. Первый этаж уже успел с оглядкой, осторожно, прогуляться по двору. Я вышел на лестницу и спустился нижнюю площадку первого этажа, где уже собиралось импровизированное собрание недоумевающих жильцов. Странно. Ведь до снятия с нас карантина ещё три дня. Что вообще творится? Ситуация постарался прояснить сосед со второго этажа.
– Да чё тут думать? В армии повальное дизертирство, менты пачками на стол начальству рапорта об увольнении кладут. Им сейчас, тупо, не до нас.
– Хватит нам лапшу на уши вешать! – взвизгнула тётя Тая, крайне потёртая женщина с первого, которую я видел всегда в одном и том же застиранном халате.
– Не вешаю я никакую лапшу! Точно вам говорю!
– Ага. Все предприятия закрыты, люди без средств к существованию остались, а менты добровольно от работы отказываются? А за дизертирство, вообще, расстрел!
– Нет никакого расстрела сейчас, – авторитетно заверил Витёк, бывший прапорщик, проживающий на пятом этаже. – Срок – да, есть. А расстрела нет.
– А менты… – опять этот знаток со