– Что с ухом? – всмотрелся Андрюха сверху. – Оно у тебя вареником оттопырилось.
– Да так… ты только матери не говори, я ей сказал, что у реки поскользнулся, на камень упал, – не стал ломаться Виталик и все как было рассказал сыну.
– Да я ему сейчас, козлу, пойду ноги повыдергиваю! – в бешенстве спрыгнул с полка Андрюха.
– Не стоит, – продолжая смачивать холодной водой ухо, кисло сказал Виталик, – никто ничего не видел… не стоит с дерьмом вязаться. А я его весной сеном выручал… – хмыкнул неопределенно.
– Как это не стоит! – вскинулся Андрюха. – Если тут каждый будет руки распускать… это уже ни в какие ворота! И что? Никто ничего не видел? На всей улице никто? Так не бывает, свидетелей найдем! На пятнадцать суток! Сразу поумнеет! Но сперва я ему глаз на жопу натяну!
– И черт меня дернул с этой его коровой… Сам не знаю, что на меня нашло! – сокрушенно замотал головой Виталик.
– Бать, ты чего? – продолжал ерепениться Андрюха. – Ну, хлестанул ты эту сраную корову, ну рубец остался… она что, сдохла от этого? А тут хулиганство! Он же ударил тебя! Не, так просто ему это не пройдет!
– Да кончай ты! – раздраженно оторвал от уха и замахал рукой Виталик. – От дерьма подальше! Никто ничего не видел… а там жизнь покажет.
– Как скажешь, бать, – неожиданно сбавил обороты Андрюха. До него вдруг дошло, что этот «козел», которому он готов «ноги повыдергивать» за отца, – родной отец Людки. И как-то нехорошо ворохнулось что-то в душе. Словно знак какой-то проявился…
– Ты только матери ничего не говори, – снова напомнил Виталик, по-своему оценив замешательство сына, – да и вообще никому…
В клуб Андрюха пришел где-то в начале одиннадцатого в самый разгар бурного, разухабистого веселья. Пошарил глазами по скачущим, подпрыгивающим в трассерах пульсирующих огней изломанным фигурам танцующих. Людки нигде не было. Подошел к барной стойке, где бармен, он же и диск-жокей в наушниках, в розовой рубашке и желтом в белый горошек галстуке-бабочке, с факирской ловкостью орудуя бутылками, приплясывая, сооружал кому-то, высокому и пижонистому, в дорогой, тонкой кожи черной куртке и белых штанах, стоявшему спиной к Андрюхе, какой-то замысловатый коктейль. Бармен сделал знак глазами, снял наушники с головы, что-то коротко сказал, и человек в кожанке обернулся.
– О, кто к нам пожаловал! Здорово, мент поганый! – сказал он довольно доброжелательно Андрюхе, не протягивая руки.
– Здорово, урка вонючая! – в тон ответил Андрюха, тоже не протягивая руки, и вскарабкался неуклюже на неудобный, длинным кукишем торчащий из пола барный стул. Перед ним был Витек Орешников, однокашник до восьмого класса. Не виделись они лет семь. Витек сильно изменился. Из жидкого «глистеныша», как звали его в школе за худобу и заморенность, Витек раскачался в крепкого, вполне бойцовского вида «быка», нагулял вес, как-то весь раздался, заматерел. Карие, влажные глаза, большие и красивые, смотрели