– И в тебе не нашел?
– Стало быть, нет, если бросил.
– О чем же может идти речь?
– Я не знаю, Марьяна. Не знаю. И какое теперь это имеет значение?!
«Вполне возможно, что решающее», – подумала про себя Залесская и попрощалась.
Проводив Голышеву, Марьяна отчетливо поняла, чего она хочет. Да, да, конечно, она живая и нормальная женщина, поэтому откровения Аллы завели ее не на шутку, и это состояние не отпускало, не давало сосредоточиться. Однако каким-то странным образом оно сосуществовало с другим, имеющим прямое отношение к следствию. Она знала такое в себе, ей знаком был этот лихорадящий азарт поиска разгадки. Марьяна позвонила Кудрину, попросила две минуты и метнулась на третий этаж, по ходу формулируя мотивы просьбы, если еще не поздно.
Прикосновение. Настойчивое, властное, непререкаемое. Движение пальца вглубь – на миг, будто случайно. И вновь едва ощутимый контакт – нежность. Вскрикнула, рефлекторно сжала кисть его руки со всею силой, на какую способна была ее рука. Стон, просьба, мольба: «Ну пожалуйста… ну…»
– Андрей Иванович, вы уже говорили с этой Салаховой – как ее?..
– …Анна Саидовна… Вызвал на сегодня, как раз через час должна явиться. Точнее – не вызвал, попросил…
– Вот и у меня к вам просьба: отдайте ее мне.
– Да бога ради – приходите, вместе ее порасспрашиваем.
– Нет, Андрей Иванович, я должна… вернее – хочу наедине. По-женски с ней поговорить, как только что с Голышевой.
– Результаты?
– Точнее – первые представления о важных для следствия манерах, способах и особенностях его поведения с женщинами.
– Понял. Вы хотите сказать, что…
– Да, при вас ничего подобного узнать невозможно. Простите, Андрей Иванович, но…
– Все ясно. Никаких возражений. Если женские секреты приведут к разгадке мужских…
– Не исключено. Так вы уступаете?
– Ждите ее у себя… – Он поглядел на часы… – в 16.10, если не опоздает. Но завтра с утра на доклад. И уж придется без недомолвок, Марьяна Юрьевна.
– Уверены, что я вас не смущу? – Она устремила на него взгляд, неизменно направленный слегка поверх головы собеседника, куда-то в стену или вдаль. Взгляд был лукаво насмешливый и немного вызывающий.
– Я возьму себя в руки, – подчеркнуто серьезным тоном пообещал Кудрин, и они оба рассмеялись.
Нет, не получалось избавиться от кошмара! В самолете он вновь ощутил страх и тянущую боль в сердце – он знал точно, что это на нервной почве. А что, если попросить Гриню, но ничего ему не рассказывать? Да, так можно, так надо!
Вернувшись в Славянск, Олег Олегович