– А ты знаешь, что у нас теперь в стране? – спросил он приятеля, выходя из калитки и дожевывая на ходу булку.
– Что? – не понял Глебушка.
– Эх ты!.. Что же это, у вас газет утренних не читают?
– Почему? Отец читает…
– Стало быть, ты уже знаешь, что у нас теперь конституция!
Глебушка остановился. Он знал это слово, о конституции часто говорил отец как о чем-то недостижимо прекрасном, что сразу же сделает всю нашу жизнь если и не вполне райской, то почти. На этом замечательном постулате, однако, его политические представления заканчивались, и он наивно спросил:
– Что же, у нас теперь не будет царя?
– А зачем он, если конституция? – важно проговорил Володя. – Теперь все будет по закону.
– А разве раньше было… не по закону?
– Ну… понимаешь, раньше, может, и по закону, зато не было свободы. А сейчас… захочу – пойду в гимназию, а не захочу… – Володя засмеялся. – Не пойду! И никто не имеет права заставлять!
– Ну, это уж ты врешь! И при конституции надо будет учиться!
– Да пусть учатся дураки, а я все равно в революционеры пойду.
– В революционеры – это хорошо. У меня старший брат революционер, – сказал Глебушка с гордостью. – Он сейчас знаешь где?
– В тюрьме?
– На поселение отправили.
– Здóрово!
– Да. Только мама все время плачет, – вздохнул Глебушка. – Жалко ее.
– Женщины вообще… ничего не понимают.
– Смотря какие. У моего брата жена, например, тоже революционерка. Они в тюрьме поженились.
– Здóрово! – повторил Володя. – Это я уважаю. А у меня знаешь что есть? Картинки…
– Какие картинки?
– Ну… с голыми женщинами.
– Врешь!
– Не вру! Хочешь – покажу.
Глебушка помолчал, преодолевая соблазн.
– А где ты их взял? – спросил он, уклоняясь от прямого ответа на заманчивое предложение.
– У брата. Там, знаешь… – И Володя, хихикая, что-то зашептал ему в самое ухо. – Обхохочешься! Приходи.
Они дошли до ворот гимназии. Во дворе кучками стояли старшеклассники и о чем-то возбужденно спорили. Странно, но на урок никто не спешил, словно и впрямь, по Володиному слову, наступила свобода и учеба теперь зависела исключительно от пожелания самих учеников.
Мальчики вошли в вестибюль. Он был украшен красным кумачом (когда успели?), и на нем тоже вырисовывалась сакраментальная надпись: «Да здравствует конституция!». Повсюду сновали взволнованные учителя, и на груди у большинства из них болтались какие-то красные тряпочки в виде бантов или розеток, столь быстро нацепленных, будто заготовленных заранее. Общее возбуждение нарастало. Первоклашки таращили глаза, переводя их с учителей на старших, мало что понимая в происходящем, зато старшие изо всех сил старались переживать исторический момент, чувствуя себя причастными к чему-то