Они вышли во двор. Южный вечер, похожий на ночь, обдал их теплым и таким сладким воздухом, что захотелось побольше набрать его в грудь. Без устали ритмично кричали цикады. Огромные лампады звезд висели совсем низко.
– Посидим? – спросила Галина, кивнув на скамейку.
– Посидим, – эхом отозвался Алексей.
– Господи, как хорошо! – невольно воскликнула она, прислушиваясь к шуму прибоя, доносившемуся с близкой набережной. – Ты, наверное, уже привык к этой красоте…
– Нет… то есть привыкнуть к этому нельзя… Я ее всегда чувствую…
Они сидели по разные стороны на деревянной резной скамейке и молча смотрели в небо, думая каждый о своем.
– Твоя работа? – спросила Галина, имея в виду резьбу по дереву.
Алексей кивнул.
– А где твой отец? – снова спросила его Галина.
– Он был летчик, разбился на самолете.
– Ты его помнишь?
– Нет…
– Но ведь тебе уже было, наверное, лет восемь… Твоей сестре ведь двенадцать?
– У нее другой отец… Он… с нами не живет.
Помолчали.
– Вот в этом домике моя мастерская. Хотите посмотреть?
– Хочу, – сказала Галина. – Только перестань, пожалуйста, говорить мне «вы», хорошо?
Алексей ничего не ответил. Он открыл дверь своего крошечного домика и включил свет.
Самый родной и волнующий из всех запахов на свете – запах красок – обрушился на нее, сбивая с ног памятью мелькнувшего и утраченного навсегда счастья. Все здесь напоминало ей прежнее, любимое, без чего жизнь утратила для нее всю свою силу и радость.
Она ходила от картины к картине молча, не вглядываясь и не оценивая изображаемое, только жадно вдыхая запах красок и стараясь унять дрожь, которая вдруг откуда-то изнутри стала выстукивать мелкой дробью от сердца до кончиков пальцев, заливая румянцем лицо. Она боялась произнести слово, чтобы в звуках ее голоса он не услышал постукивания ее зубов. Эта внутренняя ее дрожь передалась и ему. В маленьком пространстве комнаты они то и дело сталкивались, задевая друг друга то плечом, то рукой, пока взаимная лихорадка не сблизила и не соединила их губы.
«Господи, что же я делаю? – пронеслось у нее в голове. – Ведь это ребенок! И какая чудесная бабушка… и мама… Надо бежать!..»
Но уже было поздно рассуждать, оценивать и тем более бежать.
Вихрь его первого юношеского любовного жара и ее ностальгически чувственная жадность закружили им головы, и, как затаившийся в темноте разбойник, внезапно набросилась на них страсть и мгновенно смяла обоих.
Галина вернулась домой за полночь.
– Я уж думала, ты останешься у него ночевать! – язвительно набросилась на нее Татьяна.
Галина улыбалась не отвечая.
– У