А может быть, никому ничего не говорить, срочно прибрать шальную наживу к рукам и втихомолку испариться? Впрочем, нет, тайком и быстро не выйдет никак. Тем более семейному человеку. Не бросать же жену и детей, без них невозможно. Это ясно как божий день. Посольским работникам, например, запрещено открывать счета в здешних банках. Заработанное непосильным трудом каждый хранит в сокровенных местах собственного жилища. Так что сообщить запрошенные банковские реквизиты однозначно не получится вследствие отсутствия таковых. Придётся уговаривать компанию выплатить наличными, и бабушка ещё надвое сказала, что этот вариант пройдёт. Но даже если деньги в конце концов окажутся в его руках и представится возможность дерануть куда глаза глядят, то вся эта замысловатая операция так или иначе немедленно раскроется. И вот тогда бывшему атташе советского посольства припомнят всё, что было и – в десятикратном размере – что не было.
Фёдор напряг воображение: измена Родине, бегство на Запад, политическое убежище, заочный секретный суд в Москве, суровый, но справедливый приговор, похищение бывшими коллегами, тайное пересечение государственной границы в багажнике автомобиля с дипломатическим номером, расстрел в Бутырке, жуткий позор для семьи и родственников, жене и детям придётся менять фамилию и место жительства, обличительные статьи в «Литературке» или – не дай бог – в самой «Правде»… Кошмар, армагеддон какой-то… Новоиспечённому миллионеру стало жалко самого себя, незаслуженно униженного и оскорблённого. «Граждане судьи, а ведь я никого не убил и не ограбил, всего-то нежданно-негаданно, но достаточно честно обогатился. Так в чём же преступление, за что наказание?» На глазах выступили слёзы. Находиться в одном постыдном ряду с предателями родины и шпионами враждебных государств его совсем не прельщало… Нет уж, это слишком, он не христопродавец, не клятвопреступник и никогда таковым не станет. Решительно и бесповоротно Славин отогнал несуразные мысли. Легализовать законное следует по закону.
Дома на обеде (борщ и сосиски) у него так и чесался язык, чтобы сообщить