В конце концов получилась законченная рукопись. Фатима распечатала ее и не могла поверить, что она такая тяжелая; в прямом смысле удивлялась весу страниц. Ей стало интересно, сколько же весит ее книга; ей захотелось оценить ее, сравнить с другими вещами в доме.
Эта пачка листков тяжелее, чем коробка с салфетками.
Эта пачка листков легче, чем ботинок.
< коробка с молоком
> фоторамка
> бутылка шампуня
< Библия
Фатима все время думала о весе рукописи. Ее поражало, что скорбь имеет реальный, физический вес. Скорбь можно измерить в фунтах.
«Скорбь можно ИЗМЕРИТЬ В ФУНТАХ».
Фатима была одержима мыслью о том, сколько именно фунтов.
[Неужели я правда это слышу? Почему это не снимают на видео, не документируют для будущих поколений? Даже Джона слушает, пытаясь удержать ложку на двух пальцах. Кажется, он ее взвешивает.]
У Фатимы дома не было весов. Но однажды она пошла на прием к гинекологу и взяла с собой рукопись. Пока она сидела в хлопчатобумажной пижаме и ждала доктора, она вынула рукопись из сумки и взвесила на весах. Получилось 3,8 фунта.
3,8 фунта.
[Фатима замолкает, обдумывая эту мысль. Мы все думаем об этом.]
[Что взвешивает Джона?]
Узнав точный вес своей скорби, Фатима сделала открытие: скорбь можно ограничить. Ее можно очистить, переработать и переосмыслить, а потом переместить.
[Фатима снова на меня смотрит. Она не хочет, чтобы я печатала? Это слишком личное, и потому мне нельзя записывать? Тогда зачем она рассказывает об этом незнакомым людям?]
[Я решила пока не писать. Она перестала на меня смотреть. Теперь снова пишу.]
Фатима стояла в хлопчатобумажной пижаме в кабинете у доктора, гордясь своей рукописью. В первый раз она стала думать о ней как о романе, – об отдельной сущности, – потому что теперь текст существует отдельно от ее тела, от ее разума, помещенный в стопку бумаги весом 3,8 фунта. До того момента она не осознавала «Подводное течение» как книгу. Чаще она воспринимала текст как чудовище, с которым ей приходилось сражаться. А иногда он казался ей раненым зверем, которого она пыталась вылечить. Но теперь, в кабинете гинеколога, текст стал для нее романом.
Впервые Фатима почувствовала гордость за свое произведение. И вот в чем ирония – кому ей хотелось позвонить и рассказать об этом?
Своей матери.
[У меня сердце кровью обливается. Просто нет слов. Я сижу в «Ведьмином вареве», и мое сердце разбито на мелкие осколки. Даже не думала, что могу любить «Подводное течение» еще сильнее.]
Я ошибалась.
Позже… 23:53
Дома
Наш